Однажды на краю времени - Майкл Суэнвик Страница 7

– Внушительно, – сказал он наконец, хотя поезд показался ему скорее гротескным.

– Ага. Тут рядом завод по переработке метана. Погляди-ка на меня! Восемь утра, а я на ногах. Можешь такое представить? Пришлось добавить колес.

Вольф не понял, что она имеет в виду.

– То есть вы поздно встаете?

– Чего? А, золотце, да ты же… Слушай, забудь. Нет. – Она на мгновение задумалась. – Смотри, Вольф, есть такие колеса специальные – спиды, помогают утром проснуться, сил придают. Улавливаешь?

– Вы имеете в виду амфетамины, – догадался Вольф.

– Ага. Ну, вообще-то, это все не очень законно, улавливаешь? Так что языком особенно не мели. В смысле, золотце, я тебе доверяю – просто хочу, чтоб ты знал, что к чему, и не болтал попусту.

– Понимаю. Я никому ничего не скажу. Но вы же знаете, что амфетамины…

– Да-да, Ас. А хочешь, покажу дарование, которое подцепила прошлой ночью? Эй, Дейв! Тащись давай сюда, любовничек.

Из-за вагона вывернул заспанный светловолосый юнец. На нем болтались белые шорты (весьма вызывающие, на Вольфов взгляд) и свободная рубашка, застегнутая на все пуговицы. Он вяло приобнял Мэгги за талию и кивнул Вольфу.

– У Дейви четыре соска, точно как у меня. Ну? Мутация-то довольно редкая.

– Ох, Дженис, – пробормотал Дейв, покраснев и смущенно опуская голову.

Вольф ждал, что Мэгги его поправит, но она не поправила, а устремилась дальше – показывала поезд, оглушительно щебетала, тыкала пальцем то в одно, то в другое.

В конце концов Вольф извинился и вернулся в гостиницу. А Мэгги осталась бегать по вагонам в сопровождении своего юного красавчика. Мбикана неторопливо пообедал, забрал свои сумки и явился на вокзал раньше всей свиты.

Кренясь и покачиваясь, поезд отъехал от перрона. Мэгги беспрестанно смеялась, болтала, объясняла, куда ставить багаж, и порхала по вагонам. Казалось, она не замирала ни на минуту. Вольф уселся возле окна. Рядом с вагоном бежали оборванные ребятишки и клянчили деньги. Им кинули пару монет, но в основном все смеялись и бросали мусор.

Дети отстали, и теперь поезд ехал сквозь бесконечные древние руины. Рядом с Вольфом уселся Хоук.

– Ехать долго. Придется огибать большие территории, куда лучше не соваться. – Хоук с мрачным видом уставился на ощерившиеся выбитыми стеклами остовы зданий, которые раньше были заводами и складами, и с отвращением сказал: – Смотри, пилигрим, вот она – моя родина. Или, вернее, ее труп.

– Хоук, вы близко общаетесь с Мэгги…

– А если забраться подальше от побережья… – задумчиво продолжал тот, – там есть такая огромная дыра, где хранятся радиоактивные отходы. Покрыта крышкой из чистого золота. Все остальное слишком быстро разлагается. Я так думаю, если туда заявиться в свинцовым костюме, можно состояние себе сделать. Золота целые тонны. – Он вздохнул. – Когда-нибудь полазаю по архивам и рискну.

– Хоук, послушайте меня.

Парень жестом призвал его к молчанию.

– Ты про наркотики небось? Только что узнал и хочешь, чтобы я ее предупредил.

– Предупредить мало. Кто-то должен это остановить.

– Ну да. Постарайся понять, Мэгги три месяца провела в Хопкинсе, там ей сделали несколько очень серьезных операций. Она раньше совсем не так выглядела. Пела, конечно, тоже, но голос обычный был, ничего особенного. А еще мозговые имплантаты. Представь, через какую боль ей пришлось пройти, и спроси себя, какие два самых эффективных болеутоляющих на свете?

– Морфин и героин. Но в моей стране врачи, когда прописывают наркотики, отучают от них пациента перед выпиской.

– В том-то и дело. Сам подумай: Мэгги вполне могла попросить в Хопкинсе удалить лишние соски. Им это ничего не стоило бы. Но она не хотела терпеть боль.

– Она, по всей видимости, ими гордится.

– Ну, говорит о них постоянно, это точно.

Поезд шатался и трясся. Трое музыкантов достали из кофров гитары и заиграли свою «мертвую» музыку. Вольф молча пожевал губу, а потом спросил:

– Так что вы хотели этим сказать?

– Мэгги согласилась пройти через страшную боль, чтобы стать Дженис. Поэтому, когда я говорю, что она принимает наркотики, чтобы утолить боль, то вовсе не обязательно имею в виду боль физическую. – С этими словами Хоук встал и вышел.

Мэгги, приплясывая, ввалилась в вагон.

– Получилось! – кричала она. – Ребятишки, у нас получилось. Устроим вечеринку!

Следующие десять дней были одной сплошной вечеринкой с концертами в промежутках. Народ валил на них валом, многим не хватало места. Перед первым концертом Мэгги волновалась и мучительно боялась провала, но спела замечательно, и ее много раз вызывали на бис. В конце концов, с трудом волоча ноги, едва живая, она вышла на сцену с прилипшими к вспотевшему лбу волосами:

– Ребятишки, на этом все. Я вас всех люблю. Хотела бы еще, да отдавать больше ничего. Вы меня выпили до дна.

Аплодисменты все продолжались и продолжались…

В Филадельфии было запланировано четыре концерта, и начиналось все ни шатко ни валко, но потом раскрутилась на полную. На первом шоу оказалось несколько непроданных мест, на втором – пришлось кому-то отказывать, а последние два раза зал едва не брали штурмом. Караван на денек заехал в Ньюарк, чтобы передохнуть, а потом закатил в День Труда такое представление, по сравнению с которым меркли все предыдущие. Дальше еще на день остановились отдохнуть в обшарпанной гостинице.

Вольф в свободное время осматривал достопримечательности. В Филадельфии он нанял местного проводника и отправился на ржавеющие нефтеперерабатывающие заводы в Пойнт-бриз. Мрачные здания навеки застыли в своем трагическом величии. Трудно было поверить, что когда-то на свете существовало столько нефти, сколько умещалось в этих огромных резервуарах. В Вилмингтоне проводник сводил его в небольшой итальянский квартал, где проходил религиозный праздник.

Во главе процессии вышагивал священник, а за ним – восемь алтарниц с веерами и кадилами. Двенадцать крепышей тащили на плечах украшенный цветами древний кадиллак. В хвосте шли верующие в чадрах и комбинезонах и пели.

Вольф проследовал за ними до самой реки. Там машину опустили в яму, сбрызнули святой водой и подожгли. Он спросил у проводника, что за история связана с этим ритуалом, но тот лишь пожал плечами. Что-то древнее, очень-очень древнее.

В гостиницу Вольф вернулся уже поздно. Он ожидал, как обычно, застать вечеринку, но в фойе было темно и пусто. Синтия стояла, заложив руки за спину, и смотрела сквозь зарешеченное окно в темную пустоту.

– А где все? – спросил Вольф.

Было жарко. Вокруг керосиновой лампы бились и жужжали насекомые.

Синтия повернулась и как-то странно на него посмотрела. На лбу у нее блестели капельки пота.