Я – Гагарин. «Звездные войны» СССР - Георгий Бес Страница 7

Юрия Савина все же волновала другая сторона вопроса: как семья Гагарина отреагирует на его скованность? И потому он, что называется, с головой ушел в полеты, тренировки и эксперименты, тем более что и время поджимало.

* * *

Последующие месяцы после возвращения в Отряд космонавтов слились для Юрия Савина, ставшего Гагариным, в одно сплошное истязание. Весь его прошлый опыт аэроклуба был практически бесполезен. Ведь чем он занимался до этого? Любительский акробатический пилотаж, парашютные прыжки, что называется, «в охотку». А теперь приходилось вкалывать до седьмого пота. Испытания в Отряде космонавтов скорее напоминали изощренные пытки.

Отбор в Отряд космонавтов был жесточайшим, достаточно сказать, что сначала со всего Советского Союза был отобран 3461 летчик-истребитель, из них на собеседование пригласили 347 человек. А к дальнейшему медицинскому отбору были допущены 206 летчиков, они проходили всестороннее медицинское обследование в Центральном военном научно-исследовательском авиационном госпитале. Всего за октябрь 1959 – апрель 1960 года полностью прошли все этапы медицинского обследования всего 29 человек. А к концу 1960 года из 3000 кандидатов «пройти комиссию по теме № 6», так туманно тогда в документах назывался отбор, удалось всего лишь двум десяткам летчиков-истребителей.

А в первый Отряд космонавтов мандатной комиссией были зачислены 12 молодых, бесшабашных и улыбчивых парней.

Юрий Савин еще до своего «воплощения» в Гагарина читал воспоминания Бориса Чертока, соратника и первого заместителя Сергея Королева. Он писал: «…впервые увидев возможных космонавтов, я был разочарован. Они запомнились мне молодыми, похожими друг на друга и не очень серьезными лейтенантами… Если бы нам тогда сказали, что через несколько лет эти мальчики один за другим станут Героями, а некоторые даже генералами, я бы ответил, что такое возможно только во время войны…»

Но в том мире, в который попал Юрий Савин, война шла и сейчас. Причем это было высокотехнологичное (разумеется, для уровня развития техники 60-х годов) противостояние. Война эта уже добралась до верхних слоев атмосферы и вот-вот должна была выйти в космос.

Именно поэтому жесточайшие испытания продолжались в Отряде космонавтов и после сурового отбора.

Юрию Савину, ставшему Гагариным, убедиться в этом пришлось довольно скоро. В самое ближайшее время ему были назначены физиологические пробы на центрифуге с ускорением в двенадцать «же». Это был максимально допустимый для организма предел.

После того памятного катапультирования, когда Савин очнулся в теле Гагарина в параллельной вселенной и после госпиталя, его вводили в строй постепенно. И вот пришло время серьезных испытаний.

* * *

В огромном круглом зале каждый, даже самый слабый звук отдавался гулким эхом. В центре дремала до поры до времени громада центрифуги: ажурная стальная ферма, увенчанная овальной кабиной. Это чудовище могло раскручиваться с бешеной скоростью, создавая в своем центробежном движении перегрузки до двадцати «же».

Юрий опасливо посмотрел на это сооружение. Среди кандидатов в космонавты о центрифуге ходили самые зловещие разговоры. Ни термокамера, ни барокамера, ни испытания на выживание не вызывали таких настроений среди смелых и бесшабашных ребят. Это было стальное божество, безжалостный Молох, который мог сожрать, сгубить самую блестящую летную или космическую карьеру.

Пока лаборанты настраивали свои мудреные приборы, врачи занялись «богатым внутренним миром» испытуемого. Измерили Юрию пульс, давление, взяли анализ крови на биохимию, тонким фонариком-«карандашом» проверили зрачковую реакцию, провели пальце-носовую пробу Ромберга. Потом налепили на голое тело электроды чувствительных датчиков. Юрий облачился в специальный комбинезон, подключил провода к соответствующим штекерным разъемам. На голову ему надели кожаный шлемофон, тоже весь опутанный проводами, закрепили небольшие черные «таблетки» ларингофонов у горла.

– Ну что, Юрий Алексеевич, вы готовы? – с певучим прибалтийским акцентом спросил Йонас Станкявичус, начальник комплекса по моделированию и изучению критических значений перегрузок.

Интеллигентный литовец, доктор медицинских наук всех называл на «вы». И Савин в очередной раз удивился. Центр подготовки космонавтов объединил все народы огромного Советского Союза. Здесь в отличие от XXI века его Земли не рвались бомбы и снаряды на Донбассе, а Эстония не вопила истошно о «русской оккупации» и не считала русских – «неграми», то есть «не-гражданами». Великий народ великой страны объединяла не только стальная воля Верховного, не только новая угроза, но то светлое будущее, которое не ждали, а строили сами люди. Новые горизонты были осязаемы: будь то космос или же построенный в тайге с нуля город у нефтеносного месторождения, железнодорожная магистраль или крупный машиностроительный комплекс в Нижнем Тагиле. Перспективы не были туманны, а цели – расплывчаты. Все было предельно четко и ясно именно потому, что сами люди понимали: от усилий каждого зависит благосостояние всех. Как всегда, прописные истины познаются с огромными усилиями.

– Так точно, к заданию готов, – четко отрапортовал кандидат в космонавты.

– Поскольку вы допустили изрядный перерыв в экспериментах на центрифуге, то нагрузку мы будем давать медленно. Сначала – двойную перегрузку, потом пять единиц, восемь и только через минуту после восьми – одиннадцать «же». А уж под конец эксперимента и двенадцать. И снижать обороты стоит тоже медленно.

В комбинезоне и шлемофоне, с пучком проводов в руках Юрий Гагарин уселся в стандартное пилотское кресло. Пристегнуты привязные ремни, лаборанты вставили провода датчиков в разноцветные штекерные разъемы на контрольной панели кабины.

Прямо перед лицом испытателя находился объектив телекамеры. Это – визуальный контроль состояния человека. Рядом – табло. Во время вращения центрифуги на нем будут загораться различные цифры и символы, а Юрий должен был по радио или с помощью ответных световых вспышек отвечать руководителям эксперимента.

Над ним склонился Йонас Станкявичус, проверил, хорошо ли пригнаны привязные ремни.

– Кнопки не перепутаете, когда будете тушить контрольные лампочки и отвечать на мои задания?

– Попытаюсь.

Прозрачная плексигласовая крышка, напоминающая фонарь кабины истребителя, захлопнулась с мягким стуком. Юрий подвигал плечами под туго затянутыми лямками – привязан удобно. Савин глянул на длинный ряд лампочек над головой. Они будут загораться, а космонавт должен их последовательно выключать.

Кроме голосовой радиосвязи предусмотрена еще и световая сигнализация. В правой руке у него был электрический шнур с кнопкой. Три нажатия означали «отлично», два раза – «хорошо», один раз – «удовлетворительно». В это время на пульте в операторской загорались зеленые лампочки. Если же космонавт-исследователь терял сознание, то рука разжималась, и на пульте руководителя эксперимента загорался красный аварийный сигнал. Звучала пронзительная сирена – требование немедленно остановить бешеное вращение центрифуги.