Отступники - Каролина Кейрен Страница 7

Мало-помалу состояние возвращается в норму. Вдруг прихожу в себя, слетаю, как ошпаренная, вниз, где не буду маячить на виду. Так, с кочки на кочку, перепрыгивая ветки и лужи, дохожу до развилки. Она стоит в разрыве леса. Три пути. Один ведёт назад, к мосту. Два другие – в противоположные стороны леса. Направо? Налево? Глажу рельсы, присматриваюсь внимательнее к путям. Ведущий налево более стёртый. Но шпалы на нём большей частью обновлены. На правом же много поломанных, тут и там пробивается нетронутая сорная трава. Похоже, пользуются им редко, а то и вовсе забросили. Решено, иду налево.

Это самый долгий и страшный путь домой. Постепенно сгущаются сумерки, тает над лесом оранжевая полоса заката. По низинам по обе стороны железной дороги собирается туман – молочная дымка. Первый летний месяц не балует теплом, пришедшая жара моментально спала, ночи особенно холодные. Обхватываю себя руками, прыгаю, прогоняя дрожь. Поминутно оглядываюсь. Поезда нет. Прислушиваюсь. Поезда нет. Уже не боясь, выхожу наверх и иду по рельсам, но ноги успели отсыреть, озноб бьёт не переставая. Похоже, в Городе произошло что-то серьёзное. А может, машинисты сами опасаются теперь ночных заездов, что ещё раз подтверждает, что нас пытались ввести в заблуждение. И вполне успешно, недаром школьники успокоились и забыли произошедшее, как тяжёлый сон.

Вдруг замечаю, что ночная тишина особенная. Она соткана из звуков. Шелест высокой травы. Шёпот тонких теней-листьев. Короткий хруст обломившейся под птицей ветки. Птица хлопает крыльями, разгоняя упругий воздух, поднимая ветер. Ветер перерастает в тихое журчание ручья. Земля неохотно расстаётся с солнечным теплом, которое впитывала за день. С еле уловимым хлопком раскрываются её поры, разбегаются в стороны трещинки-паутинки. Ночь соткана из запахов. Самый сильный из них – запах хвои. А на небе звёзды, россыпь миллиона звёзд, которые не видишь в Городе. Отдельные звёзды собираются в картинки, одни напоминают животных, другие людей, третьи геометрические фигуры.

Несколько часов пролетают незаметно. Только затихают закатные всполохи над макушками деревьев, и вот за спиной светлеет небо, и первые солнечные лучи щекочут шею. В начале шестого пересекаю цветник, трусцой пробегаю ведущие к дому улицы. После душа силы оставляют меня. Успеваю поставить будильник на час спустя, чтобы не пропустить занятия, и проваливаюсь в сон.

Кто-то тормошит меня за плечо.

–Эй, соня, вставай!– смеётся где-то наверху голос Эрика.– Хватит делать вид, что не слышишь третий будильник подряд.

Отмахиваюсь и натягиваю одеяло на голову. Но меня вытаскивают из кокона и несут в ванную, где прямо в одежде ставят под холодные струи воды. Я фыркаю, как недовольный ёжик, и, наконец, перестаю жмуриться.

–Ну?– он смотрит на меня и безуспешно сдерживает улыбку.– Что за фокусы? Как будто ты была на дежурстве всю ночь без сна. Скажи спасибо, что вернулся вовремя, точно опоздала бы. Завтрак на столе, вытирайся и бегом.

–Брысь, командир,– показываю ему язык.

Через несколько минут сижу на кухне, поджав под себя покусанные комарами ноги, быстро глотаю чай с бутербродами. И думаю. Нет, лучше не волновать брата раньше времени. В запасе две недели. Если в ближайшие пять дней не придумаю, как спрятать татуировку, решать будем вместе, а пока промолчу.

–Ты чего такая тихая сегодня? Проводить до школы?

Я качаю головой. Отправляю Эрика отдыхать, попутно стряхивая со стола крошки. Вспоминаю расписание, предупреждаю, что вернусь домой поздно, сегодня запланированы практические занятия. Несколько раз проверяю рюкзак: всё ли взяла. Закидываю его за спину, обнимаю Эрика и выскакиваю за дверь. Подъёмник медленно ползёт вниз. По пути заходят соседи, кивают, здороваясь. Мальчик с третьего этажа улыбается беззубым ртом, протягивает большое сочное яблоко. Улыбаюсь в ответ, кладу подарок в кармашек рюкзака и в приподнятом настроении бегу к школе.

Сегодня всё выходит на удивление хорошо. Преподаватели несколько раз хвалят, смотрят с одобрением. Даже основы медицинского дела теперь не кажутся такими пугающими. Успешно «прооперировав» пострадавшего, получаю предварительный зачёт в ведомость, возвращаюсь на место и с довольным видом оглядываюсь. И только теперь замечаю, что одноклассников стало меньше.

Весь день мы занимались группами по несколько человек. Может, дело в этом? Сложно понять, сколько человек в классе, когда они не на своих местах. Но на следующем уроке окончательно убеждаюсь, что была права. Семь пустых мест в кабинете. Сдали экзамены досрочно? Вряд ли. Стул впереди меня тоже пустует.

–Эй,– я тихо зову девочку, сидящую на соседнем ряду справа.– А куда все подевались?

Она непонимающе хмурит брови.

–Ну, смотри, сколько мест пустых.

–Так эпидемия же, вчера сказали.

Учитель сердито косится на нас, прерывая разговор. Но я узнала достаточно. Эпидемия. Нужно соблюдать осторожность, болеть сейчас совсем не время.

После уроков иду к больнице, проведать Эрика. Внутрь не пускают, он сам спускается ко мне. Так и сидим на перилах, разговаривая о всяких пустяках и по очереди откусывая утреннее яблоко. Небо над крышами становится тонким и прозрачным, а в окнах оно глубокое, насыщенное. Зябко. Из-за больничной двери слышится приглушённое бормотание: новости. Поправляю сползающую с плеча кофту, прицеливаюсь и попадаю огрызком в урну. Спрыгиваю вниз и, вытирая о штаны руки, прощаюсь с Эриком. Он просит быть осторожнее, а сам уже почти что забыл о моём присутствии: по переговорному устройству его требуют на место. Я не спешу домой, по пути останавливаюсь, рассматриваю своё отражение в высоких зеркальных витринах. Интересно, как бы я выглядела, родись в другом месте? Например, в центральном округе. Мысленно примеряю самые разнообразные наряды. Но вдруг ловлю улыбку прохожего и смущённо спешу прочь. Что за глупости идут в голову. Как будто не понимаю, что наряды – видимость, оболочка. То, что под ними, не получится скрыть ярким образом. А что у меня под ними? Не знаю. Пока не знаю.

День за днём. Урок за уроком. Нас всё меньше и меньше. Учителя и вправду не замечают, что в классе не остаётся и трети от бывшего количества учеников? Почему они смотрят мимо нас? Почему говорят, как автоматы, стараясь быстрей закончить урок? Почти ни слова об экзаменах, отменены дополнительные занятия, не остаётся ни домашней работы, ни практической. Мы можем встать среди урока, пойти гулять по кабинету или вовсе выйти – не скажут ни слова. Как будто странная эпидемия охватила всех – эпидемия рассеянности, беспамятства.

Ещё месяц назад не могла себе представить, что за два дня до экзамена не буду волноваться, сидеть над учебниками, вновь и вновь повторяя изученное. Даже страх перед осмотром отступает. Может, всё отменили?

Но Эрик, в отличие от меня, не забывает о грозящей опасности. Поздно вечером возвращается он домой, нагруженный баночками и тюбиками.

–Вот,– отвечает на мой молчаливый вопрос.– Твоя маскировка.

Достаёт наугад один из тюбиков, снимает бинт с моего запястья и щедро выдавливает содержимое на кожу. Я кричу от обжигающей боли, вырываю руку и бегу в ванную. Становится только хуже, вода не смывает мазь, обтекая её по контуру. На коже медленно расползается красное пятно.