Татарский удар - Шамиль Идиатуллин Страница 70

Когда суматоха улеглась, начали гаснуть последние лампочки и индикаторы в зале и видимых окрестностях, и стало понятно, что воздух за окнами уже наливается голубеньким сумеречным соком, Билялов всем корпусом развернулся к Иванькову и сказал:

— Если, не дай бог, что случится, ты, парень, ответишь.

— Легко, — сообщил Сергей и собрался развить мысль, но вместо этого воскликнул: — Здрасьте, на фиг! А это что за дела?

Здоровенная центральная установка, которую Вахрушев загасил лично и первой, с нежным писком зажглась меленькими четкими огоньками и разноразмерными экранами — сначала по левой консоли, потом по правой, а затем и по всей многоярусной поверхности.

Иваньков, крича «Кому тут жить надоело?» и прочие неуютные лозунги, бросился к нарушительнице спокойствия. Но не обогнал Вахрушева, который принялся ощупывать установку с разных сторон, потом зашел сзади и чем-то жирно щелкнул. Огоньки резко погасли.

Серый выдохнул, а Вахрушев вышел из-за корпуса, но в любимый дальний угол не спешил. И не ошибся: через десяток секунд установка пискнула и вернулась к жизни раз и навсегда отработанным порядком.

Вахрушев повернул к Иванькову совсем уже бледное лицо и сказал:

— Так не бывает. Она обесточена, абсолютно, она не может работать.

— Терминатор-четыре. Бунт машин, — прокомментировал Неяпончик. — Где у вас подстанция?

До подстанции вызвался проводить прискакавший к диспетчерам казачок, оказавшийся главным энергетиком аэропорта. Позднее выяснилось, что Билялов распекал его за падения фазы, случившиеся сегодняшним утром.

Но ни в тот день, ни когда-либо позже энергетик как честный человек не стал указывать директору на то, что даже падение всех без исключения фаз в район земного ядра не сказалось бы на работоспособности самых интимных и жизненно необходимых узлов аэродрома. Тем более что таковая трактовка событий было бы не совсем верной. Верной и общедоступной трактовки просто не существовало. Евсютину было недосуг объяснять, а Гильфанову слушать, что итогом реконструкции Казанского аэропорта, в конце 90-х растянувшейся на несколько лет, стало внедрение своеобразного «троянского коня» — не в вирусном, а в исконном значении — в аэродромно-районную систему управления воздушным движением.

Тендер на модернизацию аэропорта в 1995 году выиграли крупные компании из Франции, с которой Татарстан в тот исторический период особенно дружил. По случайности, тогдашний министр внешних экономических связей республики и основной бизнес (нефтяной) и собственную семью держал в Париже.

Потом шишку в правительстве ненадолго принялись держать германофилы. Они внешнего министра поперли, да так сильно, что разогнали все министерство, под обломками которого оказалось погребено множество контрактов с лукавыми галлами. В результате фирме Bouygues, генподрядчику строительства аэропорта, вообще сделали ручкой, цинично прицепившись к невинному (двукратному) раздуванию сметы.

С компанией Thomson, субподрядчиком по системе управления воздушным движением аэропорта, расстаться оказалось сложнее. Бесстрашные правительственные эксперты даже после показательного разгона МВЭС продолжали утверждать, что диспетчерское оборудование Thomson является лучшим в мире, а ее условия — самыми выгодными. Сами же французы подсуетились и начали поставки и пуско-наладку прежде, чем официальная Казань успела придумать сколь-нибудь серьезный повод для отказа от сотрудничества. А повод был необходим, ведь поставки шли на деньги, щедро выделенные французскими Thomson, Elf и банком Credit Lyonnais (около $31 миллиона) под гарантии правительства Татарстана и по контракту, подписанному в феврале 1996 года в ходе визита в Казань французского премьера Аллена Жюппе.

После череды подковерных скандалов, а также скрытых от широкой общественности арбитражей и третейских судов, прошедших в Казани, Москве и Гааге, Thomson сумел и стряхнуть деньги с коварных татар, и поставить им все оговоренное оборудование. Впихнув в него не оговоренный контрактом интерактивный контур, заставляющий всю систему отзываться на спецсигналы, посылаемые авиационными груд, пировками НАТО. Такой подарок строптивому клиенту французская фирма сделала, возможно, из вредности, но скорее по привычке — поскольку подразделение, занятое выпуском и поставкой диспетчерских систем, называлось Thomson-CSF (division systems defense et controle, подразделение систем обороны и контроля) и полностью контролировалось французским военным ведомством.

Информацию о «Трояне» Евсютин получил в ходе предпоследнего сеанса связи с Фимычем — команда Придорогина как-то мудрено рассчитывала с помощью этих данных взять к ногтю не только Казань, но и власти еще полудесятка крупных российских городов, отоваренных Thomson. Но хитроумная идея так и не реализовалась, а сам Евсютин о свалившемся на него информационном изобилии позабыл за последующими событиями. И вспомнил, лишь когда услышал о выходе рок-н-ролльной войны в открытое небо. В Россию Евсютин возвращаться не собирался и особых чувств к Гильфанову не испытывал, поскольку не исключал, что нападение на Ленку с девчонками росло из того же плеча, что и их чудесное спасение. Ну, не из того, так из соседнего.

Тем не менее Володя вышел на связь со старым товарищем и предложил ему до амовской атаки радикально обесточить, а лучше стереть с лица земли новый аэропорт.

Эту установку руководства Неяпончик уяснил вполне четко и вспомнил с некоторой тоской, когда чертова система (а с нею, оказывается, и два радиомаяка) погасла и тут же вспыхнула еще дважды — после того, как Мансур под чутким руководством главного энергетика сначала отрубил, а потом и вовсе разнес щитовую на подстанции, с которой запитывались здания и системы аэропорта.

Происхождение автономного питания выяснять было уже некогда, как и разносить весь аэропорт.

Иваньков не мог знать, что троянские системы вылезают из комы по сигналу, посылаемому разведывательным самолетом AWACS, который таким образом тропит устойчивый маршрут до Казани для бомбардировщиков и крылатых ракет. Но не догадаться об этом было невозможно.

Поэтому Сергей, не обращая внимания на вялые вопли Билялова и разгоревшиеся наконец глаза возникшей в диспетчерском зале царицы Тамары, сначала расстрелял из автомата основной пульт АР АС УВД, убедился, что снопы искр и пламенные червячки за лопнувшими пузырями мониторов не являются рабочими сигналами («Пять лимонов евро минимум», — вяло пробормотал Билялов), — и побежал на помощь Мансуру и Витале, расстреливавшим разнесенные на несколько километров радиомаяки. Последнюю очередь он выпустил в малость облачное небо — в ту сторону, откуда валко докатывались округлые куски неразборчивого шума. Больше ничего не оставалось — тихо беситься, палить не в белый свет, так в черную тьму, и гадать, успел ты или нет сбить американских сук со следа.

И боимся все мы, что дойдет до войны.

Юрий Шевчук

КАЗАНЬ. 10 АВГУСТА

Марсель Закирзянов в течение не слишком затяжной, но вполне насыщенной жизни успел позаниматься множеством бессмысленных вещей: участвовал в митингах в защиту Леонарда Пелтиера, получил диплом механика речного судна на подводных крыльях, подписывался вместе со всем личным составом на газету «Милиция. Законность. Правопорядок» и сажал картошку на тещином огороде. Но в столь оголтелый, активный и масштабный маразм он окунулся впервые. Впрочем, для развернутых размышлений на этот счет возможностей было немного. Рано утром он забросил своих к Абрамовым, а потом помчался, почти опаздывая к назначенному сроку, в институт физматнаук, где подхватил некоего мэнээса Радика Фархутдинова, довольно крепкого парня совершенно кавказской наружности — так что Марсель с удвоенным удовольствием изучил его документы.