Дитя Ковчега - Лиз Дженсен Страница 72

– Да, – кивнул я. – Это теория Дарвина. Я изучил его книгу и нечестивые идеи.

– Естественный отбор, – пояснил Скрэби, пропустив мою реплику мимо ушей, – это способ, посредством которого Природа осуществляет преобразования. От простого к сложному, от сложного к еще более сложному – и так до человека. Дарвин говорит, что при этом мы не должны забывать о законе корреляции, согласно которому, когда возникают вариации одной части и они кумулируются путем естественного отбора, это сопровождается иными модификациями, нередко самого неожиданного свойства. [132]

Скрэби прервал свои рассуждения и подвел меня к chaise-longue.

– Присядьте сюда, – сказал он. Я послушно опустился и оказался лицом к лицу с мужским органом и сопутствующим снаряжением чучела коня.

– Интересный экземпляр эта ваша лошадь, – вежливо сказал я. Собирала Маргарита маргаритки на горе. Существо совершенно не походило на наших лошадей в Тандер-Спите.

– Что ж, это был бы странный экземпляр, будь он лошадью, – хмыкнул Скрэби. – Вообще-то это мул. Осел. Гибрид.

– Гибрид? То есть смесь?

Милдред ни капли не понравилась эта идея, и она яростно задергалась в моем многострадальном сфинктере.

– Именно. Отец жеребец, мать ослица. Или изредка наоборот. Они всегда стерильные, – медленно продолжил доктор Скрэби, уставившись мне в лицо. – Стерильные, потому что Природа не любит межвидовое скрещивание. Тем не менее – как ни парадоксально – оно постоянно встречается. В случае с мулами это фактически обыденное явление. Большинство случаев мы находим в мире ботаники, но и зоологических примеров хватает. Больше, чем вы думаете. Валлаби и собственно кенгуру. Крокодилы и аллигаторы. Даже львы и тигры. А есть еще и исторические случаи – или, так сказать, мифологические, – хотя где кончается история и начинается мифология, можно только догадываться.

– Какие случаи, сэр? – слабо пробормотал я.

– Например, Минотавр, кентавры, русалки; Пегас – крылатая лошадь. Медуза – женщина со змеями на голове. Даже Дьявол наполовину козел, верно? И, конечно же, Ангелы.

Богохульство и ужасная ересь!

– Не могу с вами согласиться, сэр, – возразил я, щеки мои горели. – Ангелы – небесные создания. – Но затем с лица моего сошла краска, и я потянулся за раковиной. Потому что внезапно осознал – с такой силой, что Милдред впилась в мои внутренности: если возможны создания Небес, то существуют и твари Ада.

– Но как?… Что?… – пролепетал я.

– Дарвин, – продолжал Скрэби, – ставит следующий вопрос: «Если скрестить гибриды любых двух видов зверей или птиц, будет ли их потомство неизменным, как у любой устоявшейся породы; или оно будет возвращаться к признакам кого-либо из родителей?». [133]Этого у Дарвина не отнимешь: иногда он задает здравые вопросы. Только не на все у него есть ответы. Далеко не на все.

Я застыл, примостившись на краю chaise-longue.

– А… у вас есть ответы, сэр?

– Думаю, твое существование в этом мире кое-какие ответы мне дает, – откликнулся он. И какое-то время молча сидел, погрузившись в раздумья. – Форма естественного отбора, – наконец пробормотал он себе под нос. – Эволюционная касательная. Новая ветвь семьи. Или старая. – Он вскочил и принялся мерить шагами комнату. Я видел, как мысли его разлетаются во все стороны. – Да, вполне возможно, старая. Люди произошли от других приматов. Человекообразных. От мартышек тоже, но опосредованно. А что, если?… – Он замолчал и забарабанил пальцами по столу. – Гипотеза! – воскликнул Скрэби; взгляд его плясал от возбуждения. – Гипотеза. Человек скрещивается с другим видом приматов. Скажем, на борту «Ковчега» Капканна. Скрещивается – предположим, в целях аргументации – с мартышкой-джентльменом. И порождает новый вид человекоподобных приматов. Вас, мистер Фелпс!

У меня перехватило дыхание от самой абсурдности данного предположения, но Скрэби уже было не остановить. Он буквально подпрыгивал на месте.

– Да, вас! – закричал он, тяжело хлопнув меня по спине. – И тут возникает интригующий научный вопрос: можно ли объяснить неисчислимые скачки нашего эволюционного развития случайными вливаниями крови других видов в вены неких существ? Могла ли мышь произойти от слона, или же наоборот, в результате невероятного полового союза? И мог ли такой союз иногда давать потомство?

Я сглотнул.

Скрэби рассказал о человеке по фамилии Мендель – тот скрещивал горох, с которым происходили подобные истории. Примеров из ботаники множество. Я вспомнил тыкву на матушкиной могиле. Может, и этот овощ хотел мне что-то поведать?

– Да! – почти заорал Скрэби. – Понимаете, временной отрезок слишком мал, чтобы столько всего произошло! Путь от рыбы к амфибии и до человека занимает больше, чем нужно. На бумаге это не работает. Поэтому должны были случаться резкие перемены, а не постепенные. И вы тому доказательство!

В голове у меня стучало, а воздух вдруг зарябил странными пятнами – словно зрение мое расщеплялось.

– Я все равно не понимаю.

– Скрещивание двух различных видов, мистер Фелпс! Только вообразите такое! Сейчас невозможно создать новый вид из двух. Но когда-то – быть может. Почему нет, черт возьми? И вообразите, что это – ответ на Дарвинов временной парадокс: человек не произошел в ходе долгой эволюции от гориллы или шимпанзе. Он появился внезапно, словно Адам и Ева из Библии. Всего один. Странный метис. От двух абсолютно разных – и, возможно, несовместимых – видов. Двух видов, которые, возможно, иначе бы не выжили! И вымерли! Два минуса, мистер Фелпс, дали плюс! И вы – живое доказательство, что это возможно!

Только что состоялся один из самых коротких, но потенциально исторически значимых разговоров о теории эволюции.

– «Я потрясен! – пел я. – У-у-у!» [134]

Педаль в металл. Давай, киса, давай.

Таков уж бизнес.

И я Король.

Значит, несчастно подумал я, Бытие – ложь. А эволюция – факт. Но ее механизм – не совсем такой, как полагал мистер Дарвин. Время от времени она происходила огромными чудесными скачками. И я тому доказательство. Мутант, аберрация, ошибка. В первый год – зеленые тыквы в пунктирную полоску. Во второй – желтые в пятнышко. На следующий – оранжевые с бугорками. Еще через год – лиловые в полоску. Еще через один – снова зеленые, но с бугорками, или в полоску, или крапчатые. Немного этого, немного того. Кинь все это в первичный бульон и подожди Бог знает чего! Внезапно мир показался другим. На моих глазах превратился из упорядоченного места, созданной Богом иерархии, в дарвиновский плавучий бордель. Здесь царил новый хаотичный сумбур, отрицавший веру и изумлявший небеса. И я, Тобиас Фелпс – часть этой безумной мешанины природы под названием эволюция, опасных, диких и практически неисследованных новых земель понимания. Но кто я, жертва или первопроходец?