Флагман владивостокских крейсеров - Александр Чернов Страница 8

Кроме этого, на сопках, в местах ложных батарей, выгорело или было вывалено по полгектара тайги. Туда теперь водили на экскурсии офицеров с кораблей для того, чтобы на живом примере показать действие японских фугасов.

В позитиве было девять попаданий в японские корабли. Хоть они и не нанесли японцам серьезных повреждения, труба «Адзумы» и пара шестидюймовок на «Ивате» не в счет, это легко ремонтировалось, но баланс был 9:1 в пользу русских. Да и сам факт отражения набега радовал. Вот только для понимающих истинную суть произошедшего радость эта была со скрежетом зубовным, и больше всех ими скрипел контр-адмирал Руднев.

Против ожидания, после того как в море отгремели взрывы, он не стал рычать, ругаться или как-либо еще проявлять свое неудовольствие. Он молча ушел с сопки, сел в экипаж и уехал в гостиницу, которая с некоторых пор стала его постоянным местом дислокации. Единственное приказание, которое он отдал в тот вечер: «Отбой, всем спасибо, на сегодня война закончилась. Лейтенанта Балка в 18:00 ко мне»…

Информация к размышлению: самодержец и Русско-японская война.

По прочтении – сжечь.

Письмо В. А. Балка М. Л. Банщикову [ориентировочно датируется мартом 1904 года, гриф спецхранения Центрального архива ИССП «Совсекретно. Хранить вечно». Форма допуска 000-01-ОГВ. Фонд А3154-ОГВ, дело А3154-02. Папка А3154-02-148 «Документы и фотографии из семейного архива генерал-полковника ИССП В. А. Балка»]

Конечно, Михаил Лаврентьевич, о главном фигуранте в нашем деле ты многое знаешь. Он истинный ариец, это сомнению не подлежит. Характер нордический. То есть увлекающийся, мнительный, болезненно самолюбивый, мстительный. Склонен к религиозной мистике. Может спасовать перед серьезными трудностями и открытым противостоянием. Поддается влиянию, но слабость эту за собой знает. Поэтому старается волевых личностей с собственным мнением возле себя подолгу не держать и на короткую ногу не сходиться. Исключение – командир гвардейского экипажа Нилов. Но тот хоть и режет царю правду-матку в глаза так, как он ее понимает, никогда не добивается от него продвижения своих идей. У него их просто нет. А виночерпий он хороший.

Некоторая поверхностность в знаниях самодержца отчасти компенсируется умением выслушивать собеседника или внимательно прочитывать письменный доклад, после чего не спеша, обстоятельно сформировать на основе полученной информации свое мнение. Главное, чтобы до этого момента носитель контраргументов не успел к нему прорваться. В этом случае решение может быть принято на основе последней по времени информации. Его дядья часто этим свойством Николая и пользовались, зачастую заставляя отказываться от уже принятого верного решения.

Но главных недостатков на данный момент у него, как у личности, два.

В душе он всех, кроме своего семейства, считает унтерменшами. Посему и не может держаться за нормальных мужиков долго. Они начинают надоедать ему своим упрямством, вечно чего-то добиваются, планируют, суетятся… И как раз тут начинает работать вторая его пагубная черта: желание законсервировать собственный мирок в незыблемом «стабильном хорошо». Без эволюций, революций, реформ и войн. Тихо, ласково и по-доброму: я царствую, а вы на меня пашите и меня любите. Поэтому и уважает весьма Победоносцева с его теорией «замораживания общественных процессов во имя стабильности и порядка». Вот пока и всё его видение основ внутренней политики.

Короче, эгоизм в самодержце живет абсолютный. Или абсолютистский.

При всем при этом Николай вполне искренне желает величия для России, через себя любимого, конечно. Он отличный семьянин. Но при этом страшно боится истерик супруги, а за ней такое начало водится с момента предыдущих несостоявшихся родов. В нашей истории, после осознания того, что чуда не произошло и ее сын гемофилик, и ему никто не в силах помочь, это стало случаться регулярно.

Теперь о политике внешней. Задолго до встречи с Безобразовым он очень интересуется Востоком вообще и Маньчжурией, Китаем и Кореей в частности. Ненавидит Японию и японцев. По сути, это его война. Откуда растут ноги? Большое путешествие, совершенное им еще в бытность цесаревичем, поселило в Николае II ложное представление о необъятности русской мощи на Дальнем Востоке, куда уже тянется Великий сибирский путь, который у нас, с английской, кстати, посылки, звался Транссибом.

Все местные перед заезжим наследником российского престола ожидаемо лебезят. Но вдруг в Японии простой самурай чуть не сносит ему катаной голову! За неуважение к порядку и спокойствию на улице. И если бы не греческий царевич, ехавший рядом с ним в другой рикше, изловчившийся тростью отвести удар меча, да не помощь обоих простолюдинов-рикш, кинувшихся на вооруженного самурая с голыми руками и не постеснявшихся скрутить его, порезом скальпа и костным рубцом на черепе Николай бы не отделался.

После покушения в Оцу, когда он был доставлен в Киото, вопреки всем тысячелетним обычаям японцев с извинениями приезжает из Токио сам их император. И тут, на глазах будущего царя, сопровождающий его генерал князь Барятинский «во имя престижа России» производит наглядную демонстрацию русского могущества и японского ничтожества: императора принимают на другой день – наследник устал-с. Предложение гостеприимства в токийском дворце холодно отклоняется: подходит русская эскадра, и на борту своего корабля сыну царя будет и удобнее, и приятнее, чем в доме повелителя страны, где не сумели оберечь его от покушения. Император Муцухито уезжает несолоно хлебавши, но взяв с Николая обещание, когда тот поправится, приехать в Токио «в знак великодушного прощения»…

В японской столице готовятся к торжественной встрече, но вместо августейшего гостя неожиданно приходит телеграмма: цесаревич уезжает. Он торопится на свидание с отцом. И догадывайся, мол, сам, что там будет дальше? А если война?

И тогда – неслыханная вещь – император телеграфирует о своем желании вторично прибыть в Киото, чтобы на прощанье хотя бы позавтракать с цесаревичем. Предложение принимается. Но, когда император снова в Киото, оказывается, что наследник не может с ним встретиться! «Врачи запретили» ему сходить на берег. И Муцухито пьет чашу стыда до дна: он поднимается на борт флагманского крейсера «Память Азова», где веселый и отлично себя чувствующий цесаревич угощает черного от унижения микадо шампанским…

Но и такого удовлетворения ему оказалось мало. Отрицательное отношение к японцам Николай сохранил на всю жизнь. Микадо, полагаю, ко всем русским – тоже. Как и все его самурайство, ведь с точки зрения бусидо тот позор, что вынужден был испытать их сюзерен, им надлежит смывать только кровью. Русской, естественно.

Короче, если японцев мы побьем, царь может запросто потребовать подписать мир с ними именно на борту «Памяти Азова». Символизм он обожает. Но это так, лирическое отступление.

На Дальнем Востоке цесаревич впервые осознал, кто он такой и какая судьба ему предназначена. Смутные планы, неоформленные мечты о распространении «славы белого царя» куда-то в азиатскую глубь роятся в его голове. Обстоятельства складываются так, что все этим смутным планам содействует. Вместе с немцами и французами Россия заставляет японцев отказаться от части плодов своей победы над Китаем. Затем по одному слову России циньцы уступают ей целую область. «Это так хорошо, что даже не верится», – кладет Николай II резолюцию на докладе Дубасова о занятии Порт-Артура…