Я, хобо. Времена смерти - Сергей Жарковский Страница 8

Я забыл её в Касабланке. Просто забыл сунуть в мешок, когда собирался. Я здорово нервничал, поскольку согласился умереть и готовился к смерти, но всё равно жалко и досадно. Где, у кого книжка моя сейчас? Хотел бы я просто подержать её в руках, понюхать, погладить. Просто так, прежде чем проглотить первый шарик спорамина и приступить к писанине всерьёз.

end of file

ввести код

2707

код принят

file 1.0

created:15.09.124 UTC

subject: ЧАСТЬ 1. Время смерти

current music: MS2DO Elena Starilova: "Crack's And Loop's 2001-2021"

txt:"

проба, проба, проба никак мне не мрётся

Яд пошёл в вены, нас оставили умирать одних.

Крайней из бокса, записавши стилом на пластике показания приборов, уплыла, не оглянувшись, бабушка Ноты, наш главный убийца. Бокс замечательно звукоизолирован, даже большой кулер в складках притолочной фальшь-панели работает бесшумно, какой-то он редко искусно центрованный, а может, просто новый. Бокс легко освещён; в неприятной тишине, в приятном свете мы молчим несколько секунд, и думаю, все, как на смотру, налево равняясь, глядим на закрывшийся люк. Потом кто-то из нас нервно, похоже на ик, хихикает, и мы хором подхватываем смешок и принимаемся ржать так громко, сколько позволяют нагрудные фиксаторы набрать в грудь топлива. Словно в нашем строю отмочена новая неожиданная шутка, оказавшаяся лихой. Впрочем, почему? Так и есть. Друг друга не можем видеть мы, прочно прикинутые на вертикально, по отношению к палубе, стоящих столах, но дружеские локти и ужас соседей в частности и группы в целом каждый чувствует великолепно. Мы ржём взахлёб, а потом начинаем шутить. "Кто последний сдохнет, тот вонючка!" - предлагает Нота Мелани-По. Взрыв хохота, хотя это плагиат. "А как ты узнаешь-то, кто был последним?" - спрашивает то ли Иван Купышта, то ли, кажется, Дьяк, я уже точно не узнаю голоса, поскольку мы начинаем хрипнуть. В глотке сухо, я изо всех сил произвожу слюни и глотаю их. "Элементарно же, младые! От кого меньше будет вонять по финишу, тот и был последним", - говорит Голя Астрицкий, его знаменитый бас. "Если вы, гады-девственники, не прекратите ржать, от вас всех будет вонять одинаково, кто бы ни был последним", - говорит Дьяк, я узнаю. Он от меня за Голей Астрицким, а Голя Астрицкий справа рядом со мной, а там дальше Нота, любовь моя, а за ней, последним в шеренге, Иван. "Дьяк! - зову я. - Враг мой! Кто из нас дохтур? Сколько нам осталось, Дьяк? Ну скажи нам, умоляю, ничего не скрывай, мы смелые люди, прямо в глаза, как своим!…" - "Дьяк, спаси меня, я не хочу умирать! - говорит с надрывом Нота. - Я так молода! В конце концов, я ещё не познала греха, ты что, не понимаешь?" Насколько я знаю, с Нотой не спали все без исключения присутствующие. Мы уже почти не можем смеяться, веки режет, потому что слёз нет. "Сколько тебе его нужно-то, греха этого?" - спрашиваю я. "Ба… ба… бабушку свою зови…" - выхрипывает Дьяк, и тут, очевидно, наступает катарсис: именно бабушка Ноты, Верба Валентиновна, главный врач Преторнианской Касабланки, несколько минут назад собственноручно, вручную то есть, впрыснула нам эксклюзивные, несколько месяцев рассчитываемые дозы Щ-11 в паховые вены… Нас убивали лучшие, квалифицированно. На нашу смерть работал целый институт.

Смех начинает стихать. Мы тихо постанываем, израсходовав силы.

- С тех пор как Нотина бабуля нас инструктировала, наука вперёд ушла недалеко, - говорит Дьяк.

- Кто-нибудь его понял, олл? - спрашивает Иван.

- Получаса ещё нет, как наука считала, что колония Щ-11 натурализуется и становится дееспособной в течение среднего часа. Критическое время - от сороковой до семидесятой минуты, - говорит Дьяк веско.

- А, - говорю я. - Кто не понял: это он выполняет свой врачебный долг. Поддерживает нас перед смертью. Утри мне лоб салфетой, Дьяк.

- Я хочу замуж за тебя, Дьяк, - говорит Нота. - Я молода, я рожу тебе сколько скажешь маленьких космачей. У нас будет отдельный сортир в нашем маленьком личнике. Мы будем счастливы.

- Шлюха, - говорим мы с Голей Астрицким одновременно.

- Хамьё и земляне, - замечает Иван Купышта. - Всегда подозревал, что Байно и Астрицкий - самые обычные хамы. Как поздно я убедился в этом! Нотка, не слушай их, я тоже возьму тебя замуж, даже если дохтур согласится. Он будет меня лечить, ты будешь меня любить…

Мы не можем остановить сей-весь флейм. И это нормально. Я испытываю ужас, я боюсь так, как боятся только в рассказах и повестях или в кино, я прилагаю все усилия, какие только могу выработать, чтобы не начать молча рваться из фиксаторов. Думаю, я не одинок. Нам даже рекомендовали болтать. Очень страшно. Мы отлично знаем статистику выживания членов "похоронной". Один из нас наверняка, - а возможно и двое, - доживают по-настоящему последние минуты. Точно рассчитать дозу невозможно. Предсказать поведение Щ-11 в последней фазе существования её - невозможно. Статистика выживаемости на финише - один запятая три десятых трупа к пяти. Поэтому каждый из нас способен профессионально заменить каждого. Поэтому нас нечётное число. Поэтому нас всего пятеро, никто не хочет оказаться шестым.

- Самое время сейчас включиться интеркому, - говорит Дьяк. - Самое время нашим врачам-убийцам проявиться и сказать что-нибудь утешительное добрыми мудрыми голосами.

- Спасите, спасите, - говорю я, стараясь, чтобы звучало высоко и с горечью. - Я умираю. О, увы мне. Мне так горько.

- Начитан, сволочь, - замечает Голя Астрицкий. - Изложено, космачи, а?

- А у меня в глазах темнеет, - говорит Нота.

- А у меня тоже…

- А у меня во рту сухо и гадко.

- Щ-11 включила канализацию, - говорит Иван.

- Тьфу! - отвечаем хором.

- А у меня АСИУ отошёл, - через паузу сообщает Голя Астрицкий. - Я подтекаю… - Но мы уже не смеёмся. Мы уже иссякли. Мы уже прощаемся. Полчаса уже прошло, скоро мы умрём.

Я внимательно к себе прислушиваюсь. Но пока ничего необычного мой организм мне не сообщает. Есть давящая боль в локте, на который заведена системная насадка, головной фиксатор немного натёр лоб и виски. Что ещё?… определимся по времени. Прошло больше получаса. Сколько точно? А-а, вот оно. Как и сказано в анамнезе, ровно так: я уже не могу точно определиться по времени. Это явный уже сбой, нештат. Вот тут-то я и успокаиваюсь. Баклушами бить поздно; мельница проехала.

- Группа, отчёт! - говорит вдруг Дьяк.

- Пилот, - откликаюсь я автоматически. Нет… пока работаю. И с приличной скоростью, - отмечаю не вслух.

- Соператор, - говорит Нота.

- ЭТО первый, - говорит Голя Астрицкий.

- ЭТО второй, - говорит Иван.

- Врач, - заключает Дьяк. - Ну надо же, все как на подбор. Сильные люди. Смелые люди. Может, вызвать подмогу, пусть ещё ядку вольют?