Искушение винодела - Элизабет Нокс Страница 8

— Виноград из корневища, пережившего Потоп? — благоговейно спросил Собран.

— Вино из подвалов шато и то лучше, — рассмеялся Зас, — Кстати, не продавай более столового вина в шато, а лучше устрой погреб большего размера. Сам храни свое вино.

— Но мы не содержим таверны, не принимаем гостей, не устраиваем приемов. Мы не благородные господа. Это настоящая беда — везти вино куда-то. Чем дальше везешь, тем больше портится.

— Я принес это вино из Палестины, — сообщил ангел, а потом слегка возбужденно и не к месту добавил: — Ты видел угольные шахты Рура? Машины, которые откачивают воду?

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Не бери в голову, просто знай: когда дороги станут лучше, у тебя наготове окажется выдержанное вино, которое окупится сверх всякой меры.

— Ай да совет!

— Взгляд ангела на ведение хозяйства, — пожал плечами ангел. — У меня есть время, поворчу и на следующий год. А пока, до рассвета, хочу услышать об императорской армии, о кампании, о Батисте, о том, как ты жил.

Собран жестом пригласил ангела сесть и принялся откупоривать палестинское вино, однако бутылка была влажная, запотевшая.

— Полагаю, бокалы ты не прихватил? — спросил юноша ангела.

— В первый раз мы оба пили из горлышка, помнишь?

— Помню.

Собран наконец вынул пробку и передал бутыль ангелу. Тот отпил и вернул ее виноделу. Напиток оказался очень сухим, но при этом ароматным, крепким и навевал воспоминания. Его сила, до того скрытая, трогала душу подобно самой памяти. Однако Собран в нем ничего не узнал: ни памятного лета, ни чувства родных просторов. Помнил только влажный след на горлышке бутылки — след от губ ангела.

— Я исповедался, — сказал он, — признался в грехах отцу Леси, а значит, и Богу. Есть вещи, которые я не могу раскрыть Селесте и о которых не стану говорить тебе. Но скажу так: я видел то, что показал ты. Так я думаю. Когда бросал деньги в горшок у кровати русской женщины, то заметил там высохшие груши и мертвых ос. И все запомнил.

— Это лишь воспоминания, не знак, Собран.

— Ты был со мной.

Зас покачал головой.

— Расскажи, что ты помнишь, важно оно для тебя или нет.

Собрана переполняло возбуждение — о, сколько всего знает ангел! Казалось, он прочел все книги мира. О чем ни спроси — на все ответит. Главное — спрашивай. Часы ушли на расспросы о виноградарстве, а пресытившись этим знанием, Собран поинтересовался, как же и где ангел читает. В полете ли? При свете луны? Неся под мышкой очередной розовый куст? И как вообще он переносит хоть что-то на Небо? Где вообще оно, это Небо?

Ангел отвечал:

— Души отправляются прямиком туда, Собран, незамедлительно. Ангелы — создания не земные, но в чем-то похожи на зверей, как ты уже, наверное, понял. Ни мы, ни розы душами не являемся, а потому должны преодолевать путь в пространстве. Ты видел известь в воде? Какая она голубая на глубине, словно бирюза, обратившаяся в газ? Есть место, где все обваривается, сжимается, разъедается и обеззараживается, — это врата, сквозь которые тело попадает на Небеса.

— И где же они, эти врата? Где-нибудь на краю света, куда не ходит человек?

Ангел сменил тему, попросив рассказать об Антуане Лоделе, шурине Собрана, каменщике, с которым он частенько выпивает.

— Расскажи, как Леон? Как твои дочери? И как винные погреба? Ты уже начал их обустраивать?

Зас поведал Собрану, что пролетал над Ватерлоо во время памятного сражения.

— Когда Наполеон вошел в Париж, мне вдруг стало интересно. Я подумал, что ты примкнул к своему императору и я не найду тебя здесь.

Ангел оперся на скрещенные перед собой крылья, как крестьянин — на забор, собираясь посплетничать с соседом, и оттого потерял всю поэтичность образа.

Каково же, спросил Собран, было наблюдать битву с высоты птичьего полета и думать, будто он, Собран, там, в гуще сражения?

— Я бы не смог нырнуть вниз, дабы спасти тебя, я не метался взад-вперед, словно голубь, завидевший ползущую к его гнезду змею. Нет, я был слишком высоко и видел лишь, как палят пушки. Дым расходился подобно разводам белой краски — простыми линиями, изгибами, похожими на литеры латиницы. Грохот доносился до меня много позднее, чем я успевал увидеть дым — эту работу незримого каллиграфа, выводящего узоры на зеленой бумаге.

Собран спросил, что понял Зас из увиденного, заметил ли поражение Наполеона.

— Заметил, хоть и не сразу. Я наблюдал за самою битвой. Это была вторая величайшая кампания на моей памяти — со времен последнего сражения на Небесах. Та проходила сразу в нескольких плоскостях, сильно затянулась, но окончилась чрезвычайно быстро. По сравнению с ней битва при Ватерлоо смотрелась как-то статично. По крайней мере сверху. Я не мог спуститься ниже — меня бы заметили, однако представляю, какая там была резня.

Умолкнув, ангел посмотрел на Собрана Тот пожал плечами и вдруг понял, каким неучтивым и даже обескураживающим получился этот жест.

— Присоединяться к Наполеону я и не думал, моя жизнь — тут. С погребами трудности, бондарь ждет нашей указки начинать работу, как будто вести из Парижа повлияют на урожай. По округе прошел слух, будто я отправляюсь за императором, ведь я, в конце концов, не заплатил откупа и не получал увольнения. Можно было подумать, что меня сочтут дезертиром, однако люди предпочли вспомнить, как я остался с Наполеоном, когда он двинулся на Лейпциг. Не просто покинул пределы России и побрел с остатками армии дальше, но именно двинулся. Я должен был вернуться, страной правили Бурбоны, а граф Арман единственный мог исполнить волю Батиста и ввести меня во владение собственностью Кальмана. Отец Леси так и сказал. Не вернись я домой — оскорбил бы графа.

Зас молчал.

— Я бы пошел в числе первой тысячи, встал под знамя, реющее над палубой передовых кораблей императора. Однако солдат из меня неважный, и с битвой у Лутцена военная стезя для меня окончилась, — Собран покачал головой, — Нет, все это пустые отговорки, и нет мне прощения. Я думал только о своей шкуре.

Зас молчал.

— Наполеон вновь отречется от престола, англичане захватят его и отправят куда-нибудь далеко-далеко. — Собран помолчал. — Послушай, а ты можешь навестить его, найти, где бы он ни был? Меня бы это утешило. Считай, что я прошу тебя об одолжении.

— От себя мне нечего сказать Наполеону, — покачал головой Зас. — Я могу лишь передать ему приветствие, просьбу о прощении или какие-нибудь пожелания от канонира его великой армии.