Мятеж - Андрей Посняков Страница 8

На Торгу, на паперти у церкви Бориса и Глеба, неведомые людишки тоже подзуживали народ, противу бояр подбивали; да не надо было и подбивать особо, боярские-то неправды всем давно надоели хуже горькой редьки.

– Хоромины себе строят, скоты, а нам и жить негде!

– С оброчными людьми, с половниками, всякие неправды творят!

– А на усадьбах их дальних что деется? В Обонежской пятине да в Деревской один закон – сила боярская.

– Да чернецы Святой Софии тако же лютуют! А еще Божьими людьми зовутися!

– Боярину нынче любой другой – тьфу! Обнаглели, поросячье семя!

– А детищи, детищи их сопленосые, стаями, аки псы, сбиваются, у Козьмодемьянской уж ни конному, ни пешему не пройти! Девок житьих хватают, портят, глумы да толоки устраивают!

– Ужо мы им покажем глумы!

– На Козьмодемьянскую, братие! За вольности новгородские постоим!

Чуть поодаль, у Ивановской церкви, другие речи вели – чтоб купцам, торговому люду, по нраву.

– Забижают бояре торговлишку, все в свои руки жадные прибрать норовят!

– Третьего дня на Московской дороге торговых гостей ограбили боярские люди!

– Да что там – третьего дня?

– Волки они дикие, а не бояре! Ни креста на них нет, ни закона!

– А князь, князь-то куда смотрит? Неужель не ведает?

– Да князю до наших дел… К тому ж он в московитские земли подался. А княгинюшка та еще змея, то всем ведомо!

– На Козьмодемьянскую, братцы! Покажем, кто во граде хозяин!

– Да что на Козьмодемьянскую? На Прусскую надо идти – тамо, тамо самый рассадник!

Как-то само собой вроде бы возбужденная прелестниками толпа вдруг разбилась на отряды – появились и рогатины, и арбалеты, мечи, а в небо взвилось вдруг шелковое синее знамя с вышитым серебристыми нитками образом Святой Софии. Зачинался мятеж. Едва вооруженные люди показались на мосту у Детинца, в крепости тут же затворили ворота, а чуть погодя ахнули пушки. Ахнули запоздало – большая часть мятежников уже успела пройти на Софийскую и теперь растекалась вокруг неприступного кремля, подобно талой воде теплой весною.

Штурмовать крепость охотников что-то не находилось, иное дело – пограбить боярские усадьбы на Неревском да Людином концах, на той же Козьмодемьянской, на Прусской, на Чудинцевой…

Усадьбу боярина Божина разграбили враз – освободили несчастного Степанку; впрочем, очень быстро никому до освобожденного и дела не стало, да и боярина никто особенно не искал – к чему? Когда тут белотелые сенные девки одна другой краше, когда богатства – не счесть… Кто-то в хоромы полез, кто-то похватал девок, некоторые уже тащили мешками боярское серебро, возами вывозили сундуки да шубы.

Столь же быстро пали и все другие усадьбы на Козьмодемьянской, мятежники не пощадили и ближний Никольский монастырь, женский – «тамо житие боярское»! Ворвались с криками, с посвистом молодецким, шалея от безнаказанности и собственной воровской удали.

– А вона девку, девку лови! Видать, боярышня… Ах, посейчас спробуем – сла-адко!

Несчастных дев пускали на круг, шалили страшно, грабили, крушили все, что попадалось под руку, только что не жгли – боялись пожара. Город-то деревянный – враз запылает, сгорит!

Пала Козьмодемьянская, и Никольская обитель пала, лишь на Прусской вышла заминка: там не заборы – частоколы, да и народу оружного на усадьбах в достатке. Да и посадники, тысяцкие опомнились, на Святой Софье в набат ударили, спешно выстроили дружину да ополчение, задачу указали прямую: перво-наперво окружить противников да помощь им с Торговой стороны не пропустить, на Волховском мосту стоять крепко.

Так вот и вышло, как и раньше бывало: Торговая сторона – против Софийской, простые, житьи, люди – против боярства да клира. Так и ране бывало, да… да токмо давно уж новгородцы друга на дружку, как в старину, идти побаивались – князь великий за то карал прежестко! А ныне нет князя… а княгиня что… баба – она баба и есть.

Ударил, поплыл над городом набат, заухали пушки.

– Господи! – взобравшись на воротную башню, перекрестилась княгиня. – Это что ж такое деется-то? Мятеж, мятеж… ох, лихо!

Темнело, и с башни хорошо было видно разгоравшееся на Козьмодемьянской зарево – видать, кто-то все же поджег чью-то усадьбу, а может, и не поджег, может, по глупости обронил факелок.

Вот целая группа таких факелов – с двух сторон! – подошла к воротам усадьбы.

– Отворяй! – закричали. – Мы к вам, вои, ничего плохого не имеем – током княгиню лютую выдайте!

– Это почто же я лютая-то? – услыхав такое, остервенела Еленка.

Закусила губу, волосы пригладила, к воинам обернулась:

– Фитилек-то зажгите кто-нить…

Лично в руки фитиль и взяла, навела на толпу пушку:

– Ну, раз лютая, так и не обижайтеся…

Бабах!!!

Стреляла княгиня умело – единым выстрелом положила сразу четверых, тех, что стояли у самых ворот, стучали кулачищами. Кому руку оторвало, кому ногу, а кому и голову.

– Заряжай! – громко распорядилась Елена. – Пушки к частоколу тащите.

Частокол из дубовых, сажени в две высотой, бревен, это вам не забор, с наскока не возьмешь, не осилишь, тут вдумчивая осада нужна… Так вражины и действовали на редкость вдумчиво – неожиданно для княгини и для всех ее людей. У ворот-то толпились обычные тати, пограбить явилися, как на Козьмодемьянской, а вот что касаемо остальных… Остальные действовали по-воински четко, зря не шумели, рогатинами да копьями не трясли – просто выждали до темноты да подвезли на возах пушки, принялись обстреливать ворота. Пальнули раз-другой – только щепки и полетели!

– Плохо дело, княгинюшка! – Кряжистый начальник стражи, сотник Питирим, звеня кольчугою, понялся по лестнице в терем – там сейчас укрывалась Елена с детьми и верным Феофаном-тиуном. – Обложили – не вырваться. Да и помощь сейчас, в темноте, вряд ли придет – вона факелы-то, вкруг всего рва, вкруг Детинца. Бежать тебе надо!

Княгиня гневно сверкнула глазами:

– Бежа-ать?!

– Не за ради себя самой – ради детушек.

Посмотрев на детей, на няньку, на испуганного тиуна, государыня бросила взгляд в ночь, не такую уж, впрочем, и темную, как и всегда в здешних местах летом. Четкие ряды пылающих факелов концентрировались вокруг всей усадьбы, лишь в некоторых местах – со стороны расположенной невдалеке, на пригорке, Десятинной обители и около церкви Вознесения Господня, похоже, никого не было.

– То не так, госпожа, – сняв шлем, сотник покачал стриженной под горшок головою. – Засада тамоку – я людей послал, наткнулись. Да не то лихо, другое – смолой по углам запахло, да, видно, на телегах что-то лиходеи везут. Думаю – хворост да зелье. Пожечь усадьбу хотят, шильники!