Книги лжепророков - Александр Усовский Страница 8

— И наши действия? — генерал нетерпеливо постукивал по столешнице зажигалкой.

— Янош тёмной ночкой подгоняет под окна тюремной больницы грузовик с картонными коробками. Район тихий, ночью там никто особо не шляется. Наш смертельно больной террорист сигает с третьего этажа в кузов, а затем Янош его увозит в Словакию — ежели наш фигурант совершит свой прыжок сразу после полуночи, то к трем они уже будут на границе. Обход дежурным вертухаем палат с заключенными ночью происходит с периодичностью в четыре часа — в полночь и в четыре утра — таким образом, Янчи должен успеть до четырех перебросить нашего парня через словацкий рубеж. От Будапешта до КПП Парашшапушта где-то сто сорок километров, должны уложиться.

— А на границе?

Левченко пренебрежительно махнул рукой.

— А, граница — это чистая формальность. Обмен между Венгрией и Словакией безвизовый, машины проверяют редко, частенько и паспорта не проверяют. Пограничных войск нет — посему наш парень за километра полтора до черты слезет, пройдется пешочком по горам, проволочный забор, что Венгрию от Словакии ограждает, перелезет — для чего Янош его соответствующим инструментом снабдит — и где-нибудь в заранее оговоренном пункте снова Яношу на борт заберется. То же самое — на словацко-польской границе.

Калюжный задумался.

— Хм, предположим… Ладно, до момента появления нашего мальчонки на польской территории у тебя всё вроде бы ладно. А дальше? Через Буг вплавь? И сдаться белорусским пограничникам? Чтобы они его потом выдали венгерским властям, как беглого преступника? Или примемся Одиссея из брестского изолятора доставать — и засветимся на всю ивановскую?

Левченко улыбнулся.

— Максим Владимирович, ну зачем же так грубо? Вы ж не забывайте, у нас тут есть туз в рукаве — Тетрис и его ребята.

— А как они-то Одиссея перевезут через границу? Это ж живой человек, а не мешок яблок? Или чем они там промышляют?

— А это они решат на месте. Но я в них уверен; еще не было случая, чтобы эти пацаны подводили…

Генерал вздохнул с лёгким сомнением, а затем произнёс:

— Лады. Стало быть, по Польше ты задачу понял, по Одиссею я переброску санкционирую. Действуй! Когда, по твоим прикидкам, он может быть здесь?

Подполковник на минуту задумался, затем ответил решительно:

— Я ему в ближайшие три дня сделаю паспорт — из тех, что есть в наличии, молдавский или украинский, придется ему после побега сменить фамилию и гражданство — и одновременно дам команду нашим мадьярским коллегам ввести в действие план Б; где-то неделя уйдёт на подготовку перемещения нашего парня в Будапешт, еще дня три — на подготовку его отхода. Затем сутки на поездку до Кракова, еще пару дней нужно будет Тетрису, чтобы как-то перебросить Одиссея в любезное Отечество. Итого — две недели.

Генерал ворчливо произнес:

— Экий ты скорый…. Две недели! Ладно, действуй. Где потом думаешь Одиссея использовать?

Левченко покачал головой.

— Не буду загадывать. Сначала нам его надо оттуда достать, а уж потом решим, как, где, и в каком виде он нам будет нужен. А что будет нужен — в этом я нисколько не сомневаюсь!

* * *

В это время года в Измайловском парке еще было тихо и покойно — время летнего отдыха москвичей "на природе" (а некоторые уголки этого парка вполне можно было бы отнести к этому почетному наименованию) еще не наступило, многочисленные шашлычные и распивочные заведения еще не начали свою активную работу; по дорожкам и аллеям прогуливались лишь редкие влюбленные парочки, бродили собаководы со своими ручными живыми орудиями человекоубийства (самыми популярными породами Измайловского парка были стаффордширские терьеры и разных окрасов свиноподобные бультерьеры), да иногда пробегали трусцой любители здорового образа жизни — главным образом, поджарые старички в трусах, прельщая сидящих на лавочках редких старух клоками седых волос на костистой груди. Не видно было пока в Измайлово даже вездесущих московских бомжей — ибо ловить им тут пока было нечего, самая жатва для них начнется летом, когда многочисленные компании всерьез и надолго оккупируют все более-менее уютные уголки парка; пока же бродяги промышляют поближе к цивилизации, и своим антисоциальным обликом не уродуют зрелища просыпающейся природы.

Парк еще не зажил полнокровной жизнью — но всё же парочка мужчин возрастом около сорока, мирно прогуливавшихся по аллеям вблизи одноименной станции метро, внимания редких еще посетителей не привлекала. Мало ли о чём нужно поговорить двум взрослым мужчинам вдали от городского шума?

А разговор у мужчин (если бы кто-нибудь смог его подслушать) был и впрямь о делах серьезных и чужому уху малопонятных.

Один из них, одетый скромно, неброско — но, при внимательном рассмотрении, весьма дорого — производил впечатление средней руки банковского клерка — но банка серьезного, солидного, не какой-нибудь дешевой конторы по обналу, а как минимум — филиала "Дрезднер-банка" или "Мерил Линч". Говорил он по-русски с той степенью старательности, которая немедля выдавала в нём англосакса, долго прожившего в России, досконально выучившего язык — но так и не избавившегося от извечной британской каши во рту.

Второй гуляющий, наоборот, внешне был полной противоположностью своему собеседнику — одет броско, пожалуй, даже немного вызывающе, стильно до умопомрачения; но, вглядевшись попристальнее в его экипировку, можно было обнаружить, что его "Джованни Фаброни", "Прада" и "Артиоли" вряд ли понимают итальянскую речь; скорее уж, для них был значительно ближе и роднее кантонский диалект самого распространённого языка в мире…. Да и манера общения этого мужчины, в первые секунды вызывающая у любого случайного прохожего мгновенное подсознательное неприятие, через несколько минут рождала у этого же прохожего понимающую ухмылку — ибо безусловно относила этого денди в разряд лиц с нетрадиционной, как сейчас принято говорить, сексуальной ориентацией.

Клерк говорил тихо, неторопливо — старательно взвешивая каждое слово; денди отвечал порывисто, эмоционально; стороннему наблюдателю, который бы взялся рассматривать эту парочку на протяжении всей из беседы, единственное, что пришло бы на ум — это вопрос: "Что может быть общего у таких внешне абсолютно несхожих людей?"

Тем не менее — общий интерес у них был, и весьма серьезный — причём для обеих сторон.

— Вот что, любезный Вениамин Аркадьевич, я вам хочу сказать. Я не намерен оплачивать ваши кутежи и оргии весьма… хм… — Клерк поморщился: — сомнительного свойства. Я готов выплатить вам авансом определенную сумму — но для этого вы должны проделать для меня определенную работу.

Денди, названный клерком "Вениамином Аркадьевичем", немедля вспыхнул:

— Кутежи?! Вы эти жалкие посиделки называете кутежами? Да видели ли вы вообще кутежи! Вот, помниться, когда я работал с Михалковым в Италии…

Но насупившийся клерк перебил своего собеседника:

— Вы прекрасно знаете, что я знаю, что ни в какой Италии вы ни с каким Михалковым не работали. Вы намерены выслушать мои предложения?