Оставленные - Том Перротта Страница 8

– Я не жадная, – продолжала Нора, с того места, где ее прервали. – Я не прошу о том идеальном дне на пляже. Дайте мне хотя бы ту ужасную субботу, когда мы все были больны и несчастны, но были живы и вместе. Теперь для меня это все равно что рай. – Впервые с начала выступления ее голос дрогнул. – Да благословит нас Господь – и тех, кто находится здесь, и тех, кого нет. Мы все столько всего пережили.

Толпа захлопала, и пока длились эти продолжительные, демонстративно громкие аплодисменты, Кевин пытался перехватить взгляд жены, но та упорно не смотрела в его сторону. Он убеждал себя, что Лори делает это против своей воли – как-никак она стояла между двумя рослыми бородатыми мужчинами, один из которых чем-то напоминал Нила Фелтона, бывшего владельца деликатесной пиццерии в центре города. Конечно, куда приятнее думать, что она получила распоряжения от своего начальства не поддаваться соблазну и не вступать в контакт, даже безмолвный, со своим мужем, но в душе он знал, что дело не в этом. Она могла бы взглянуть на него, если б захотела, могла бы, по крайней мере, показать, что видит человека, с которым когда-то клялась прожить всю жизнь. Она просто не хотела.

Позже, размышляя об этом, Кевин задался вопросом, а почему он сам не спустился со сцены, не подошел к ней и не сказал: «Привет, давненько не виделись. Ты хорошо выглядишь. Я по тебе скучаю». Что его останавливало? Но нет, он сидел, ничего не предпринимая, пока люди в белом не опустили свои буквы, не развернулись и снова не скрылись в рощице.

Джилл Гарви знала, как легко и просто идеализировать пропавших, воображать их людьми более добродетельными, чем они были на самом деле, людьми, которые во всем превосходили тех неудачников, что остались на земле. Джилл воочию это наблюдала несколько недель подряд после Четырнадцатого октября, когда самые разные люди – в основном, взрослые, но иногда и дети тоже – рассказывали ей всякие бредни о Джен Сассман, хотя та ничем особенным не отличалась – была самой обычной девчонкой, разве что чуть симпатичнее остальных своих сверстниц, но явно не ангел, которому нет места в земном мире, потому что она слишком хороша для него.

«Господь возжелал ее общества, – говорили они. – Ему не хватало ее голубых глаз и прекрасной улыбки».

Они не имели в виду ничего плохого – Джилл это понимала. Поскольку она являлась так называемым Очевидцем, единственным человеком, кто находился в одной комнате с Джен, когда та пропала, к ней зачастую относились с неестественной мягкостью – словно она была скорбящей родственницей, будто они с Джен после ее исчезновения стали сестрами – и с неким необъяснимым почтением. Никто не слушал ее, когда она пыталась возразить, что в действительности она ничего не видела и пребывает в полнейшей растерянности, как и все остальные.

В тот самый момент она смотрела на «Ютьюбе» забавный и в то же время удручающий видеоролик, где маленький мальчик бьет себя по голове и притворяется, что ему не больно. Кажется, она просмотрела его три или четыре раза подряд, и, когда наконец подняла голову, Джен уже не было рядом. Прошло немало времени прежде, чем Джилл осознала, что она вовсе не отлучилась в туалет.

«Бедняжка, – говорили ей. – Для тебя это, должно быть, такой удар, ведь ты потеряла лучшую подругу».

Еще одно заблуждение, в котором Джилл никого никак не могла разубедить. Они с Джен давно уже не были лучшими подругами, если вообще когда-нибудь были ими, в чем Джилл сомневалась. Даже несмотря на то, что почти всегда называли друг друга только: моя лучшая подруга Джен или моя лучшая подруга Джилл. Лучшими подругами были их матери, а не они. Девочки проводили много времени вместе, потому что у них не было выбора (в этом смысле они действительно были как сестры). Их родители по очереди подвозили их в школу, они частенько ночевали друг у друга, отдыхали вместе со всеми своими семьями и бессчетное количество часов проторчали перед телевизором и монитором компьютера, убивая время, пока их матери пили чай или вино за кухонным столом.

Их недобровольный союз оказался на удивление продолжительным, длился с дошкольного возраста до середины восьмого класса, когда Джен неожиданно и магически не видоизменилась. В один прекрасный день у нее появилось новое тело – во всяком случае, так показалось Джилл, – на следующий день – новая одежда, а еще через день – новые друзья, компания популярных в школе красоток во главе с Хиллари Бирдон, которых прежде, по ее словам, Джен презирала. Когда Джилл поинтересовалась у нее, с чего вдруг ей захотелось общаться с людьми, которых она же сама считала поверхностными и противными, Джен, улыбнувшись, сказала, что на самом деле они очень даже милые, если узнать их поближе.

Джен перед ней не задавалась. Она никогда не лгала Джилл, никогда тайком не высмеивала ее. Она просто постепенно отдалялась, перемещаясь на другую, более престижную орбиту. Джен предприняла формальную попытку приобщить Джилл к своей новой жизни, пригласив ее (скорей всего, по настоянию своей матери) на один день в домик на пляже, принадлежавший семье Джулии Горовиц, но это привело лишь к тому, что пропасть между ними стала еще шире, чем прежде. Джилл, в своем закрытом купальнике, чувствовала себя там чужой, незваной гостьей, невзрачной серой мышкой. В немом замешательстве наблюдала она, как красивые девушки восхищаются бикини друг друга, сравнивают оттенки автозагара и посылают эсэмэски мальчикам с телефонов конфетных расцветок. Особенно ее поразило то, что Джен чувствовала себя абсолютно комфортно в этой необычной среде, вписалась в нее, как влитая.

– Я понимаю, с этим трудно смириться, – сказала Джилл мама. – Но она расширяет круг общения, и, может быть, тебе это тоже не помешало бы.

То лето – последнее перед трагедией, – казалось, никогда не закончится. Джилл была слишком взрослой, чтобы поехать в лагерь, слишком юной, чтобы работать, и слишком робкой, чтобы снять трубку телефона и позвонить кому-нибудь. Почти все время она торчала в «Фейсбуке», рассматривая фотографии Джен и ее новых подруг, и ей очень хотелось знать, на самом ли деле они такие счастливые, какими хотят казаться. Эти девчонки взяли за обыкновение величать себя Классными Стервами, и это их прозвище фигурировало почти в каждой подписи к тем фотографиям, что они выкладывали в Интернет: Классные Стервы отрываются; Классные Стервы на «пижамной» вечеринке; Привет, КС, что пьем? Джилл внимательно читала «анкету» Джен в социальных сетях, отслеживая взлеты и падения ее расцветающего романа с Сэмом Пардо, одним из самых симпатичных парней в их классе.

Джен, держась за руки с Сэмом, смотрит кино.

Джен… ЛУЧШИЙ ПОЦЕЛУЙ В ЖИЗНИ!!!

Джен… самые долгие две недели в моей жизни.

Джен… НУ ЭТО НЕВАЖНО.

Джен… Все Парни – Отстой!

Джен Все прощены! (и еще кое-что).

Джилл пыталась возненавидеть подругу, но у нее никак не получалось. Хотя – зачем? Джен была там, где хотела быть, с людьми, которые ей нравились, делала то, что доставляло ей удовольствие. Разве можно за это ненавидеть? Нужно просто найти способ добиться того же самого для себя самой.