Такой чудесный день - Айра Левин Страница 8

В отделении наставников было непривычно тихо. Кое-где переговаривались, однако большинство кабинок пустовало, на столах царил порядок, кресла ждали хозяев. В одной из кабинок товарищ в зеленом комбинезоне ковырял отверткой телефон.

Встав на кресло, Мэри украшала рождественскими флажками картину «Уэй обращается к химиотерапевтам». На столе лежали мотки красных и зеленых флажков, стоял открытый телекомп и контейнер чая.

– Это ты, Ли? – спросила она, не оборачиваясь. – Быстро!.. Садись.

Скол сел. На экране телекомпа горели зеленые символы. Кнопка «ввод» удерживалась в нажатом состоянии с помощью сувенирного пресс-папье из РОС81655.

– Не падай, – приказала Мэри гирлянде и, не отрывая от нее глаз, слезла. Флажки не шелохнулись.

Она придвинула кресло, улыбнулась и села; взглянула на экран, отхлебнула чая и снова улыбнулась.

– Товарищ говорит, что тебе нужна помощь. Девушка, которую ты вчера трахал, Анна… – Мэри бросила взгляд на экран. – ВФ35Х6143.

Скол кивнул.

– Я сказал неприличное слово.

– Два, но это не важно. По крайней мере, по сравнению с остальным. Ты предлагал представить, что нет Уникомпа, и выбрать себе профессию.

Скол принялся рассматривать красно-зеленые мотки флажков.

– И часто ты об этом думаешь, Ли?

– Только изредка. В свободный час или ночью; в школе и во время телепередач – ни разу.

– Ночь тоже считается. Ночью надо спать.

Скол молчал.

– Когда это началось?

– Не знаю, несколько лет назад. В Евр.

– Дедушка научил?

Он кивнул.

Мэри бросила взгляд на экран и снова посмотрела на Скола – с сочувствием.

– Тебе не приходило в голову, что «решать» и «выбирать» – эгоистично?

– Да, может быть. – Скол водил пальцем по краю стола.

– А я здесь на что, Ли? Зачем нужны наставники? Помогать, так ведь?

Он кивнул.

– Почему ты не сказал мне? Или наставнику в Евр? Зачем ждал, не спал ночами и тревожил эту девушку?

Скол пожал плечами, глядя на потемневший от нажима ноготь.

– Вроде как… интересно.

– Вроде как интересно… Было бы интересно вроде как поразмыслить, что за доунификационный хаос начался бы, выбирай мы сами себе профессию. Ты об этом думал?

– Нет.

– Так подумай. Представь, что сто миллионов товарищей решат стать актерами на телевидении и ни один не захочет работать в крематории.

Скол поднял на нее глаза.

– Я очень болен?

– Нет, хотя к тому шло, если бы не Анна. – Она сняла с телекомпа пресс-папье, и зеленые символы на экране исчезли. – Коснись.

Скол приложил браслет к считывающей панели, и Мэри застучала по клавиатуре.

– За время учебы в школе ты написал сотни тестов, и в Уникомпе хранятся результаты. – Ее пальцы летали над десятком черных клавиш. – У тебя были сотни встреч с наставниками, и Уникомпу тоже о них известно. Он знает, какие специалисты нужны и кто есть в наличии. Он знает все. А теперь скажи: кто сделает более правильный, обоснованный выбор: ты или Уникомп?

– Уникомп, Мэри. Я понимаю. Я не хотел сам это делать, просто думал, а как было бы, если бы… И все.

Мэри закончила печатать и нажала «ввод». На экране загорелись зеленые строчки.

– Ступай в процедурную.

Скол вскочил.

– Спасибо.

– Спасибо Уни. – Она выключила телекомп и щелкнула зажимами.

Скол медлил.

– Со мной все будет хорошо?

– Просто отлично. – Мэри ободряюще улыбнулась.

– Простите, что заставил вас прийти в воскресенье.

– Не извиняйся. В кои-то веки заранее развешу украшения.

Скол направился в отделение терапии. Работала только одна кабинка, но в очереди было всего трое. Когда настал его черед, он как можно глубже засунул руку в резиновое отверстие и с благодарностью ощутил сканер и теплое прикосновение инфузионного диска. Хотелось, чтобы щекотание, жужжание и укол длились подольше и окончательно и бесповоротно его вылечили. Все кончилось даже быстрее обычного, и он забеспокоился, что между Уни и кабинкой произошел сбой связи или в аппарате недостаточно лекарств. Вдруг в тихое воскресное утро кто-то недоглядел?

Однако тревога ушла, и, поднимаясь на эскалаторе, Скол смотрел на себя, Уни, Семью, мир и вселенную гораздо оптимистичнее.

Дома он первым долгом позвонил Анне ВФ и поблагодарил за помощь.

Когда ему исполнилось пятнадцать, его классифицировали как 663Д, генетика-систематика четвертой категории, и перевели в РОС41500, в Академию генетических наук. Он изучал основы генетики, лабораторные методы, модуляцию генов и их пересадку; катался на коньках, играл в футбол, ходил в Музей доунификационной истории и Музей достижений Семьи, МДС; у него была подружка Анна из Яп, а потом еще одна – Мира из Авст. В вудверг 18 октября 151-го он вместе со всей академией до четырех утра смотрел запуск «Альтаира», а потом отсыпался и бездельничал – полдня были объявлены выходными.

Как-то вечером неожиданно позвонили родители.

– У нас плохие новости, – сказала мать. – Утром умер дедушка Ян.

У Скола защемило сердце, и, наверно, он изменился в лице.

– Ему было шестьдесят два, сынок.

– Никто не вечен, – добавил отец.

– Да. Я и забыл, сколько ему. А как вы? Мире уже назначили профессию?

После звонка Скол пошел прогуляться, хотя часы показывали почти десять и по расписанию вот-вот должен был начаться дождь. Ему навстречу из парка выходили последние посетители.

– Шесть минут, – улыбнулся какой-то товарищ.

Плевать. Хотелось попасть под дождь и промокнуть до нитки. Почему, Скол и сам не знал.

В парке было пусто, все разошлись. Скол сидел на скамейке и ждал. Вспоминал дедушку Яна: как он говорил одно, а имел в виду другое, и как тогда в Уни, завернувшись в синее одеяло, сказал то, что на самом деле думал.

На спинке скамейки напротив кто-то нацарапал красным «ДОЛОЙ УНИ». А другой – или, быть может, тот же самый больной товарищ, устыдившись, – замазал надпись белым. Начался дождь; белый и красный мел, смешиваясь, потек розовой жижей.

Скол поднял лицо к небу навстречу струям и попытался представить, что плачет от горя.

В начале последнего, третьего, года в академии Скол принял участие в сложной рокировке спальными кабинками, предпринятой с целью разместить ближе партнеров по сексу. На новом месте он находился в двух кабинках от Йин ДУ и напротив товарища ненормально маленького роста по имени Карл УЛ, который таскал с собой зеленый альбом для рисования и, с готовностью поддерживая разговор, сам почти никогда его не заводил.