Метро 2035. Воскрешая мертвых - Ринат Таштабанов Страница 8

– Плохо, очень плохо. Плод… – Эльза задумывается, – он просто невероятного размера, лежит поперёк. Естественным путём ей не родить. Развернуть его я тоже не смогу. Младенец точно растопырился внутри и рвётся наружу. Поэтому ей так больно.

– Из-за чего это произошло?! – шёпотом орёт Колесников. – Ведь нормально всё протекало!

– Я говорила… тогда… тебе, что чувствую что-то… – Эльза делает паузу, явно подбирая слова, – непонятное… он так быстро вырос! Ведь прошло только шесть месяцев!

– Не выводи меня как в тот раз! – заводится Батя. – Говори, что нам делать, ну? – Колесников вопросительно смотрит на Эльзу.

– Младенец большой, очень большой. Вот он и развернулся. Он просто внутри неё не помещается. Ему больно, и он причиняет боль матери! Выход только один! – женщина смотрит в глаза Хирургу.

– Кесарить? – неуверенно спрашивает Саныч.

– А ты чего… боишься? – подначивает Эльза. – Или только когда пальцы, ноги отрезать и раны штопать, у тебя руки не дрожат?

– Да пошла ты! – бросает Саныч. – Как ты думаешь провернуть это в наших условиях?! У нас ни спинальной, ни эпидуральной анестезии нет! Под общим делать? Без вентиляции лёгких? А если она…

– Так! – рявкает Колесников, перебивая Хирурга. – Говорите, чтобы мне было понятно! Что вы собираетесь делать?

Саныч открывает рот, но его опережает Эльза.

– Отойдём.

Поймав удивлённый взгляд Бати, женщина шёпотом продолжает:

– Нельзя чтобы… – Эльза делает паузу, а вместо имени девушки говорит: – она нас услышала.

Колесников кивает, и они вместе с Эльзой выходят в коридор.

– Ты тоже, – приказывает женщина Хирургу.

Троица затворяет дверь в бокс, и Эльза, зачем-то оглядевшись по сторонам, произносит:

– Ей не пережить операции.

– Кому? Катеньке? – переспрашивает Батя.

Эльза кивает.

– Ребёнок очень большой, как я и говорила, лежит поперёк, чтобы его вытащить, нам придётся делать не вертикальный, а длинный горизонтальный разрез. Не думаю, что после того, как мы её располосуем, она выживет. Нам бы плод при этом не повредить.

– Что? – снова переспрашивает Колесников.

– Да очнись ты! – Эльза трясёт Батю за плечо. – Пойми – это не обычная операция! Да, с нашим оборудованием и медикаментами и всем тем барахлом, что вы потом выгребли из госпиталя, мы бы могли её спасти, не будь в ней…

– Кого? – неуверенно шепчет Хирург и неожиданно выпаливает: – Мутанта?

Слово точно повисает в затхлом воздухе, отдающем смрадом пота и свежей крови.

– Что ты сказал? – начинает яриться Батя, сжимая пудовые кулаки. – Да я… тебя… за это собственными руками приду…

Эльза останавливает Колесникова, схватившего Саныча за грудки.

– Оставь его! – шипит женщина. – Помнишь, пару месяцев назад я говорила об аномальном развитии плода, а вы меня послали и запретили даже заходить к Катюхе.

– Вы говорите о моём ребёнке! – грохает Колесников. – О сыне! Я чувствую, знаю это! А вы говорите о них как о куске мяса! Саныч, чего она втирает нам, а? – Батя, часто моргая, смотрит на Хирурга. – Скажи ей!

– Вопрос не в том – спасём ли мы мать, а в том – выживет ли ребёнок, да и ребёнок ли… – обречённо говорит Эльза. – Решай, как мы это сделаем.

– Заткнись! – орёт Батя. – Мой сын чистый, здоровый, не то что… все эти уроды!

– Вот и проверим… – эхом отзывается Эльза.

Колесников, покачнувшись, смотрит на Саныча, словно ища поддержки у Хирурга, затем переводит взгляд на Эльзу.

– Мы её обезболим, – быстро говорит женщина, – ей не будет больно, проблема лишь в том, что если переборщим, то можем навредить ребёнку. У Кати может начаться кислородное голодание, а это отразится на мозге младенца и функционировании его нервной системы. Поэтому наркоз нужно строго дозировать, чтобы хватило, пока мы будем её резать и вытаскивать ребёнка, а потом…

Эльза прерывается, видя безумный взгляд Бати.

– А что потом? – дрожащим голосом спрашивает Колесников.

– Надо будет решать, что делать с Катей, – не моргнув глазом отвечает Эльза. – Точнее, как её…

– Чего? – Хирург замечает, как Батя инстинктивно тянется за оружием.

– Ты можешь орать, – тихо говорит Эльза, так, чтобы её не услышала роженица, – можешь избить меня, даже убить, но из всех твоих прихлебателей только я говорю правду. Что бы мы не сделали, Катя умрёт, так, или иначе. Но как это будет – решать тебе. Время идёт.

Колесников открывает рот. Хочет что-то сказать, но изо рта вырывается лишь тяжкий стон. Батя обхватывает голову руками и тяжело опускается на пол.

– Идём, – Эльза тянет Хирурга за руку, – время не ждёт, пора начинать.

Женщина открывает дверь в отделение.

– Эльза! – окликает её Батя.

Женщина поворачивает голову.

– Скажи мне, – продолжает Батя, – когда ты такой стала?

Эльза на секунду задумывается, затем отвечает:

– Я такой была всегда.

Женщина заходит в бокс вместе с Хирургом. Сквозь точно нарочно оставленную щель между дверью и косяком Колесников слышит, как Саныч звякает хирургическими инструментами, а Эльза что-то горячо говорит Кате, которая начинает плакать.

– Шшш… – едва слышно раздаётся голос Эльзы, – всё хорошо будет. Больно не будет. Просто поспишь. Ребёночка вытащим и тебя спасём. Только помоги нам.

– Обещаешь? – спрашивает, приподнимаясь, девушка.

– Да, – точно рубит Эльза, – молчи, лучше силы побереги. Сейчас наркоз дадим и ты ничего не почувствуешь.

Кровь стучит в висках Бати. Колесников хочет встать, но ноги его не слушаются. Прислонившись к стене, он начинает бить затылком об бетон.

Раз.

Другой.

Третий.

Боль физическая заглушает боль душевную. По шее течёт кровь. Колесников растирает тёплую струйку пятернёй, подносит ладонь к глазам. В тусклом свете единственного потолочного светильника ему кажется, что запятнанные липкой жидкостью пальцы окрашены в чёрный цвет. Где-то в отдалении слышны голоса, хрипы, всхлипы. Убежище стонет как единый организм в такт движений скальпеля, который рассекает живот Кати.

В мозгу Бати вспыхивает картинка. Свет и тень меняются как вспышки стробоскопа, который высвечивает всё, что происходит на операционном столе. Колесников словно видит со стороны, как за острым лезвием, поперёк живота девушки тянется разрез – тонкая красная линия. Колесников почти ощущает страшную боль, словно режут не Катю, а его самого вскрыли без наркоза.

«А…аа!..» – безмолвный вопль Бати исчезает во тьме – липкой чавкающей субстанции, выпрастывающей щупальца ему на встречу.