Пси-фактор - Екатерина Лылык Страница 86

Солнце садилось, подсвечивая облака всеми оттенками алого. Огромные деревья царапали верхушками низкие кровавые облака. Последние солнечные лучи очерчивали лес красными светящимися столпами, искрились на пылинках, углубляли тени. А потом резко стало холоднее. Облака потемнели и налились чернотой. Влажный ветер ударил по щекам, рассказывая по секрету, что совсем рядом пошел дождь.

— Привал, — скомандовал Кирк, сбрасывая свой перегруженный рюкзак наземь. — Берг, каково состояние батарей?

Его голос звучал глухо, тая в себе все сдерживаемое внутри раздражение. Взгляд скользнул по застывшей рядом Марте Лэйн. Шлем, снятый с умершего незнакомца, скрывал ее лицо, не давая даже отдаленного намека на то, в каком настроении эта женщина.

— Заряда должно хватить на двенадцать часов, — тихо проинформировал врач, сверяясь с показателями своего импланта. В отличие от Кирка Лаена, свои рюкзаки он опустил на землю осторожно, словно те были полны хрусталя. Порывшись в одном из них, извлек сух паек и, не раздумывая, распечатал.

— Должны успеть, — решил Кирк, отворачиваясь от Марты и поднимая взгляд к небу, — отдыхаем два часа. Юл на страже, разбуди меня через час.

Кович молча кивнул и, покосившись на застывшую рядом Лэйн, наконец сбросил с плеч свою ношу — разобранный экзоскелет. В отличие от Берга Лаена, он решил начать с воды, а не сух пайка. Опустившись на сырую землю, Юл жадно припал к фляге и буквально ополовинил ее в пару глотков.

Марта же не шелохнулась. Она вслушивалась в свои ощущения. Для неё мир молчал. Шлем не позволял услышать чужие мысли, внешние звуки казались чуть приглушенными. Это напоминало жизнь в Кальтэное, где её личная Вселенная сузилась до четырёх стен белоснежной палаты.

В то не столь отдаленное время единственными звуками ее персональной Вселенной и полной несвободы были те, что создавало её тело: дыхание, сердцебиение, собственный голос, иногда крик, порой всхлип. Среди них где-то на подсознательном уровне записались иные звуки: скрежет ногтей по стене, треск рвущихся волос или скрип до боли стиснутых зубов. Лязг замка и бесшумность тяжелой двери, свист резиновой дубинки в воздухе, или ее глухое постукивание по стене…

В тот день, когда Клэр впервые вывела Марту на улицу, она тоже заставила надеть шлем. Все для того, чтобы новоприобретенная игрушка не спятила.

Тогда Лэйн смотрела через затемненное стекло на небо и думала, что мир навсегда останется для неё невзрачным и серым, с отсветом отпечатков на выпуклом стекле.

Шутка ли, спустя пятнадцать лет опять видеть его приглушенным, вылавливать на шлеме мутные следы чужих пальцев и понимать, что вскоре Вселенная снова сузиться до четырёх стен очередной камеры в ненавистном Кальтэное.

Эта мысль словно музыкальный фон крутилась в её голове, а взгляд скользил вокруг, привычно задерживаясь на каждой поверхности. На каждом дереве и травинке, вылавливая признаки безопасности, или отсутствия таковой… она осмотрела лохматую макушку Юла, посеревшее в сумерках лицо Берга… напряженные плечи так и не пришедшего к равновесию Кирка.

Наверняка он сейчас ее ненавидит. Скорее всего, успел приравнять к напавшим на них пришельцам, еще и надумал поверх всякого.

Сожалела ли Марта о том, что раскрыла себя? Она не могла сказать стопроцентно. В тот момент она не принадлежала себе, а просто действовала по ситуации, как сотни раз до того. Скорее всего, некоторые натренированные в юности привычки не исчезнут даже спустя сотни лет. Сейчас Марта могла с легкостью обругать себя за то, что они все еще управляют её телом. Но вчера она не думала об этом. Просто старалась успеть, пока не стало поздно… И успела, и помогла, насколько хватило сил.

Увы, команда Кирка была не подготовлена к такого рода нападению и к таким типам оружия. И уж тем более никогда не имела дела с самым натуральным человеком и его абсолютно натуральным животным отношением к какой-либо жизни.

Печаль, вот что она чувствовала. Ее время уходило, утекало, как песок сквозь пальцы, быстро и неумолимо.

— Адъютант Лэйн, отдохните, — тихо вымолвил Берг, — правды в ногах нет, путь еще неблизкий, да и в Леополисе отдохнуть не дадут.

С этими словами он покосился на Кирка, развалившегося поверх спального мешка. Командир их поредевшего отряда прикрыл глаза и, похоже, пытался провалиться в быстрый сон.

— Увы, дорогой мой друг, я не смогу уснуть, — прошептала Марта. Встроенный в шлем микрофон исказил ее голос, добавил помех и скрипа.

— Тогда сядьте, — подал голос Юл. — Расскажите что-нибудь о прошлом.

— Что-нибудь? — Марта растерянно взглянула на него.

— Да, о днях Перелома или еще о чем-то интересном, о таком, о чем в книгах уже не пишут, — поддакнул врач и раскинул по земле свой спальный мешок. Жестом пригласил присесть.

Марта смутилась, а потом опустилась на жесткую ткань мешка.

О чем она могла рассказать им, о голоде, ядовитой воде? Или, может, о голой, пустынной земле? Чрезмерно жарком лете, от которого плавился старый асфальт в полуразрушенных городах? Или, может, поведать о костях животных, которые ценились дороже доживающих свой век гаджетов?

Кирк неожиданно открыл глаза и повернул голову в ее сторону. Его лицо не выражало абсолютно ничего: ни ненависти, ни заинтересованности, ни раздражения. Все же справился, успокоился.

Это хорошо, значит, обратный путь пройдет без ненужных разговоров. А может, он для нее лично, закончится где-то здесь.

Было бы хорошо, если бы ей позволили уйти. Но не позволят. Марта понимала это так же отчетливо, как и то, что на улице день.

— У меня было пять сестер, — начала она свой рассказ, — и девять братьев. Родителей у нас было много. По сути, каждый, кто жил в нашей общине и мог держать в руках топор, был для нас в равной степени отцом и матерью, братом и сестрой, товарищем и другом, единомышленником. У нас была огромная семья, которая в неделю съедала по несколько кабанов и парочку ведер кореньев. Мы были уверены, что миром правит разруха, в то время как некоторые города все еще сохраняли цивилизацию. Среди увенчанных сединами даже ходили поговорки типа «как встретишь пришельца, так спасешься от свободы» или «стены есть, да не у нас, наш мир лесом покрыт, чужой в четырёх стенах торжествует». Когда стала старше, я даже начала различать этих людей из высшего общества с их особенным миром. У них был другой запах, иные мысли. Странные и непонятные нам, потому что думали они другими образами и иными категориями. Употребляли абсолютно незнакомые нам слова.

К ним нельзя было приближаться, а уж тем более прикасаться. Наказание было жестоким и стремительным… окончательным.

— Они убивали? — тихо спросил Юл.

Марта усмехнулась, микрофон же транслировал в окружающий мир тишину.

Образы прошлого бились перед ее глазами за право быть описанными. Но Марта не могла о них рассказать. Только не Юлу и Бергу… и даже не Кирку. Жестокость ее мира была вне их понимания. Рэйди отборы и отсевы, охота за интересными экземплярами с уничтожением носителей ненужных генетических вариаций.