Королева ангелов - Грег Бир Страница 9

Того, что она подмечала во всей обстановке, – несобранность, несовременность, неэффективность, – можно было бы ожидать от поэта; но разбросанные по столу и полу мемокубики указывали на более серьезный беспорядок, усилившийся внутренний разлад.

Помутнение.

Она взглянула на планшет, чтобы увидеть результаты автоматической обработки. Анализ чешуек кожи и волосков, найденных в кабинете, показывал, что сюда никто не входил, кроме Голдсмита. Каковы бы ни были его социальные связи, в это святилище никто не входил.

Перед убийствами Голдсмит был взбудоражен, подумала она. После убийств он не входил в кабинет. Другая возможность, пока еще не исключенная полным радиологическим исследованием: во время убийств Голдсмита в квартире не было. Вряд ли.

Протянув руку, она сдвинула перекошенную полудюймовую стопку бумаг и увидела подтверждение бронирования от авиакомпании, а под ним документ другого цвета. Вытянула из-под стопки бронирование. Билеты на Эспаньолу в оба конца, туда – два дня назад, на следующий день после убийства. Использована ли эта бронь? Она пометила в «Заметках» на своем планшете: справиться в авиакомпании «NordAmericAir».

Другим документом было письмо, опять на настоящей бумаге, бежевой, с золотым тиснением; писчие принадлежности богатых и эксцентричных, такой же атавизм, как настоящие книги. Глаза Мэри округлились, когда она прочла оттиснутую шапку письма и подпись. Полковник сэр Джон Ярдли.

Подлинное? Автоматическое исследование ничего об этом не сообщало. Документы исследовали только на наличие химических и биологических следов; установить иные сопутствующие обстоятельства было ее задачей. Она подняла письмо, крепко взявшись обеими руками в перчатках (три пальца каждой руки – словно тиски) за оба края плотного негнущегося листка. Внимательно прочитала. Отпечатано на старомодном электрическом принтере ударного типа, возможно даже на пишущей машинке. Датировано, проштемпелевано «Эспаньола» – так Ярдли назвал свою завоеванную территорию, прежде Доминиканскую Республику и Гаити.

28 ноября 2047 г.

Дорогой Голдсмит,

Вне зависимости от обстоятельств мы будем очень рады принять вас. Эрмионе очарована. В наше время нелицемерное совпадение во взглядах редкость. Особенно порадовала меня наша переписка, изданная в виде книги, и «Моисей», и я весьма признателен за ваше посвящение. Могу лишь надеяться, что наша деятельность здесь помогает этому старому миру вытянуть себя за волосы из болота безумия.

Мэри осторожно положила письмо обратно, словно это была змея.

Я не пытаюсь добиться – я добиваюсь.

Так хорошо Мартин не ел уже шесть недель, с тех пор как его сбережения окончательно иссякли. Он отказался садиться на пособие по безработице; его заявка на предоставление муниципальной помощи не была рассмотрена, возможно, из-за неприязни или некомпетентности чиновников; государственная служба была последним высокооплачиваемым прибежищем некорректированных. Теперь в прохладной темной кабинке, обитой мятым бархатом, с карточкой «резерв» в одной руке и коктейлем из виски с лимонным соком в другой, он ощущал меньшее презрение к цивилизации, большую близость к человеческой расе. В записке на обороте карточки говорилось: «Заказывайте и ешьте. Мы опоздаем на полчаса. Приношу извинения. Ласкаль».

Они опоздали ровно на полчаса. Мартин не усомнился, что видит своих благодетелей, когда в ресторан вошли высокий широкоплечий мужчина с волнистыми седыми волосами и невысокий горбоносый парень с умеренно высоким помпадуром. Они узнали его то ли по заказанному столику, то ли по внешности.

– Господин Альбигони, это Мартин Берк, – сказал горбоносый Ласкаль. Они обменялись рукопожатиями и ничего не значащими замечаниями о погоде и окружающей обстановке. Сердцем и умом Альбигони явно был где-то в другом месте. Он казался ошеломленным. Ласкаль был либо действительно жизнерадостным, либо прекрасно маскировал свои чувства.

– Я отлично пообедал, – сказал Мартин, – и теперь беспокоюсь, вдруг не смогу помочь вам.

– Бояться нечего, – успокоил Ласкаль.

Альбигони уставился на него, но ничего не сказал, его длинные седые усы казались отрицательной гиперболой, выгнутой над жесткой линией бледных губ. Ласкаль вернул меню официанту и сделал заказ для них обоих. Затем простер руки к Мартину, показывая, что он ничего не скрывает.

– Вы знаете Эмануэля Голдсмита? – спросил он Мартина.

– Я знаю о нем, – сказал Мартин. – Если мы говорим об одном человеке.

– Именно так. Поэт. Три ночи назад он убил дочь господина Альбигони.

Мартин кивнул, словно ему только что сообщили о мелкой растрате в издательском бизнесе. Альбигони продолжал смотреть на него в упор, но словно бы не видел.

– Он беглый преступник, очень больной психически человек, – продолжил Ласкаль. – Вы согласились бы помочь ему?

– Каким образом? – Мартин все никак не делал глоток из своего бокала, хотя держал его в руке.

– Господин Альбигони был… и сейчас… он издатель и друг господина Голдсмита. Он не имеет намерений причинить ему какой-либо вред. – Ласкаль сбивался на этом заготовленном заранее заявлении.

Мартин подавил желание поднять бровь. Обед становился сюрреалистичным.

– Сейчас Голдсмит психически очень нестабилен, возможно, безумен, и мы хотим, чтобы вы помогли ему. Мы хотим отыскать истоки его болезни.

Мартин покачал головой, слыша такие архаизмы.

– Я же говорил вам, что больше не имею никакого отношения к ИПИ. Мне было сказано…

Взгляд Альбигони внезапно ожил. Он увидел Мартина. Ласкаль покосился на своего босса, затем развернулся головой и плечами к Мартину, как бы образуя стену, защищающую Альбигони от внешних сил.

– Мы можем договориться о вашем возвращении и новом открытии лаборатории.

– Я больше не хочу там работать. Меня выгнали за работу, которая в моем представлении была абсолютно разумной и ценной.

– Но отреагировали вы на это неразумно, – сказал Альбигони.

– Я не знаю, что разумно, когда к науке примешивается политика. А вы?

Альбигони медленно покачал головой, снова в своих мыслях едва слыша его.

– Нужно провести обследование Голдсмита, – сказал Ласкаль.

– Он пока что не арестован, насколько я понимаю.

– Нет. – Заминка. – Еще нет. Нам нужно знать, что превратило его в убийцу.

– Ему необходима официальная коррекция, а не обследование.

– Его проблема выходит за рамки коррекции, – сказал Альбигони, отправляя в рот между словами куски пищи. – Корректолог подлечит его или изменит, но мне нужно не это. Мне требуется знать. – Вспышка гнева в глазах. – Он убил восемь человек. Друзей своих. В том числе мою дочь. И его собственного крестника. Они не причинили ему никакого вреда. Не угрожали ему. Это было проявление преднамеренного и просчитанного зла.