Карамель. Новый Мир - Кристина Тарасова Страница 9

– С тобой так приятно дружить! – восторгается, обгоняя меня, подруга; ловит свет от мелькающих около посадочных мест автомобильных фар. На улице за время нашего шопинга потемнело: неоновые вывески и плакаты заиграли новыми – куда более интенсивными и яркими – цветами.

Успеваю процедить сквозь зубы:

– А с тобой – нет.

Всё равно в маске неслышно. Или слышно, но Ирис делает вид обратного, потому что ссора с Голдман не сулит ничего хорошо.

Машины всё так же носятся по воздуху, а люди снуют по платформам; сотни спрятанных за серыми масками лиц двигаются друг с другом; компаний нет, иногда ходят парами, а потому над Золотым Кольцом нет жужжания бесед.

Мы прощаемся и отправляемся по домам. Ожидающий водитель молчаливо запускает меня в авто и отрывается от платформы – летим. Всё правильно. Дорога занимает чуть больше времени, потому что под вечер из муравейников и ульев выбираются всё больше людей.

– Улица Голдман, – оповещает водитель, когда мы спускаемся на посадочную платформу. – До завтра, мисс Голдман.

Не прощаюсь. Оставляю машину и подхожу к дому, открываю дверь касанием чипа. Руку словно магнитит – так всегда, приятное ощущение; замки отходят в сторону. В коридоре ожидает Миринда – принимает пальто и говорит:

– С возвращением, мисс Голдман. Ваш ужин у вас в комнате.

– Почему не накрыла на кухне? – спрашиваю без интереса и скидываю обувь.

– Ваша мать желала, чтобы вы ели сегодня у себя.

Голос служанки дрожит, и этот страх разжигает во мне искреннюю злобу (нужно поработать над этим моментом). Необоснованной боязнью (мало того что эмоцией, так ещё и настолько низменной, примитивной, отрицательной) Миринда распространяет заразу среди южан, среди недостойных жить в нашем идеальном мире людей, она показывает – смотрите, я боюсь, я дрожу, я не уважаю себя, у меня есть чувства, есть рабская природа. При повороте худого тела на плече у неё отливает кобальтовый отёк; лампа подле дверей освещает божественным нимбом женщину, что поднимает брошенные ботинки и аккуратно ставит их перед ковриком. Или боязнь обоснована? Кто приложил к ней руку? Не видела, чтобы Голдман – даже в самые критические ситуации – выбивали дурь из слуг.

– А я желаю, чтобы она оставила свой террор и пропала вместе с золотой дочуркой, – усмехаюсь я, снимая маску, и отправляюсь в ванную комнату. – Как видишь, не всем желаниям суждено сбыться.

– Ваш ужин перенести на кухню? – неуверенно спрашивает Миринда.

– Упаси! Люблю есть одна: тогда никто и никак не посмеет своим внешним видом докучать мне и мешать овощам усваиваться. Ты слышала, что дурные компании пагубно сказываются на пищеварении? Мне кажется, поэтому я не чувствую насыщения в перерывы Академии – змея Ирис выпивает всю энергию.

– Значит, еду оставить в спальне? – уточняет служанка.

– Ты издеваешься? Это значит: убирайся и подумай над сказанным мной самостоятельно!

Захлопываю дверь, оставляя растерянное лицо по другую сторону, и направляюсь смыть с себя уличную грязь, окружившие город заводские выхлопы. Закрываю глаза – вода приятно бежит по лицу. Бумажное полотенце скатывается в сырых руках – на нём остаются черные отметины. Что это? Роняю полотенце в раковину и выставляю ладони перед лицом – чернила струятся по коже подобно выпирающим венам. Что это? Перевожу взгляд в зеркало и обратно на руки – смоляные нити пропадают. Да что это было?

Может, потому что…

Неважно.

Не думай об этом, Карамель, просто сделай завтра так, как полагается, как прописано в Своде Правил, как регулирует Новый Мир. Ступай. Ты знаешь причину ошибки.

Покидаю ванную и бегу на второй этаж. Родители – их голоса слышно – сидят на кухне, о чём-то беседуют. Правило «никаких разговоров о работе за столом» существует, но не действует. Мне тошно слушать о проблемах, которые валятся в Палате Социума на отцовские – и ещё десяток таких же уважающих северян – плечи по причине недалёкого ума южан и отсутствия здравого смысла у остроговцев.

Наконец, я у себя. В комнате. Она делится – условно – на спальную и рабочую зоны. Кровать, тумба и шкаф ближе к дверям, стол, кресло и экран ближе к окну. Сажусь на излюбленное рабочее место и включаю встроенный сенсор. Помощница оставила рекомендации по смене ценников, а дядя отправил картинку богомола. Смешно. Распаковываю ужин, оставленный в бумажном пакете, и смотрю на острый пик Здания Комитета Управляющих. Его видно всегда и отовсюду. А, может, это оно наблюдает за всеми? Окна в домах расположены только по направлению к Зданию, иные в новейших конструкциях и дизайнах отсутствуют, а в старых опечатаны и закрыты. Мы смотрим на Здание Комитета Управляющих или оно на нас?

Может, почитать Вестник? Нет! Пустая трата времени! Вестник тот же сплетник; толку от него горошина. Раздавленная.

Нахожу в списке контактов дядю (искать долго не приходится, ха) и жму вызов. Мгновение спустя дядя отвечает. На экране объявляется потный и плотный мужчина в сиреневой рубахе с платиновыми запонками.

– Карамель? – восклицает дядя. – Неужели жива, девочка? Самка богомола ещё не добралась до тебя?

Дядя называл мать самкой богомола, предвидя, что она откусит голову отцу. Ну и потому что у неё зелёный тренч и зелёные туфли. Однажды я спросила, отчего у дяди такая неприязнь…он сказал: «Тому две причины. Первая – мы более не близки с братом. Вторая откроется тебе с годами». Я ждала момента, когда откроется вторая.

– Как твои дела? – спрашиваю я.

– Как всегда. Лучше всех, девочка.

Дядя страшно улыбается. Зубы у него белые, ровные, острые – словно в любой момент готовые вонзиться в глотки конкурентов.

– И у тебя, – подытоживает дядя. – У Голдман иначе быть не может – по крайней мере на камеру. Поняла? Выше нос, девочка.

Делюсь, что видела рекламу нового рыбного завода.

– Как ты посмел конкурентам влезть в твою нишу?

– А кто сказал, что это конкуренты? – улыбается дядя. – Моя новая компания, Карамель, можешь поздравить. Просто под другим именем, ещё одним. Ну знаешь…чтобы людям казалось, будто они сами делают свой выбор, будто избранная ими торговая марка отличается от другой, хотя на самом деле всё штампуется на соседствующих заводах и выходит из-под крыла одного производителя.

– Не хочешь встретиться завтра? – предлагаю я. Слишком сумбурно. Неправильно. Пускай откажется.

– Нет, не хочу, Карамель, – роняет мужчина и наблюдает за моим резко переменившимся выражением лица. – Ничего не подумай, но мы уже договорились о встрече с твоим отцом. Он велел не привлекать тебя, а потому – если что – я ничего не рассказывал. Рабочие моменты, скука. Ску-ка! Как с твоей учёбой?

– Скука, – подхватываю я.

Дядя был единственным в семье Голдман, кто не занимал ни одну из Палат. Когда-то он входил в Палату Производства, но – опять же вышедшая из-под контроля – антиреклама сыграла с ним злую шутку (плюс жалоба отца сопутствовала): дядю отстранили. Несмотря на это жил он хорошо, основной доход шёл с рыбных фабрик. Был ещё какой-то сторонний источник, но о нём никто не рассказывал. Несправедливо! Разве мне недостаточно лет, чтобы быть посвящённой во все дела Голдман?