Коридоры времени - Пол Андерсон Страница 9

— Но… Мы ведь сейчас на том же самом месте, где вошли в коридор, да? Только в прошлом. И как далеко?

— По вашему летосчислению — в конце весны 1827 года до Рождества Христова. Я посмотрела точное число на часах-календаре в аванзале. Нельзя точно рассчитать появление, поскольку человеческое тело имеет конечную ширину, эквивалентную приблизительно двум месяцам. Именно поэтому нам пришлось при проходе держаться за руки — чтобы не оказаться разделенными несколькими неделями. Если когда-нибудь такое случится, — добавила она поспешно, — возвращайся в коридор и жди. Время течет и там, но иначе, так что мы сможем встретиться.

«Почти четыре тысячи лет», — думал Локридж. В это самое время в Египте восседал на троне фараон; морской владыка Крита строил планы насчет торговли с Вавилоном; Мохенджо-Даро гордо возвышался в долине Инда; дерево генерала Гранта было еще не проросшим семенем. Средиземноморье уже знало бронзу, но Северная Европа еще не вышла из неолита, а дольмен в этом холме был воздвигнут всего несколько поколений тому назад людьми, чье сельское хозяйство, основанное на принципе «режь и жги», заставляло их перебираться на все новые места. Восемнадцать веков до рождения Христа, столетия даже до Авраама, — а он разбил лагерь в Дании, где те, кто называют себя датчанами, еще и не появились. От совершенной невероятности всего этого Локриджа — в буквальном смысле — бил озноб. Стараясь прогнать неприятное ощущение, он спросил:

— Ну, а все-таки, что это за коридор? Как он действует?

— Научно-физическое объяснение тебе ничего не даст, — отозвалась Сторм. — Просто представь себе энергетическую трубу, намотанную своей протяженностью на временную ось. Внутри по-прежнему возрастает энтропия, сохраняется течение времени. Но с точки зрения человека, находящегося внутри, космическое — внешнее — время застывает. Выбрав нужные ворота, можно оказаться в любой соответствующей эпохе. Фактор конверсии, — она сосредоточенно нахмурилась, — равен, в вашей системе мер, приблизительно тридцати пяти дням на фут. Через каждые несколько веков расположен вход шириной в двадцать пять лет. Промежутки не могут быть меньше примерно двухсот лет, иначе разрушится ослабленное силовое поле.

— И коридор идет прямо до твоего времени?

— Нет. Этот коридор тянется до 4000 года до Р. Х. и до 2000 года н. э. Делать их намного длинней практически невозможно. По всему пространству-времени планеты разбросано много коридоров разной протяженности. Ворота синхронизированы, так что, переходя с одного канала на другой, можно попасть в любой нужный год. Скажем, если бы мы хотели попасть в прошлое дальше 4000 года до Р. Х., нужно было бы воспользоваться коридорами, которые я знаю в Англии или в Китае; их ворота охватывают год, в котором мы сейчас находимся. Чтобы отправиться еще дальше, пришлось бы искать другие ворота, в других местах.

— А когда они… Когда их изобрели?

— За пару веков до моего рождения. Уже вовсю шла война между Хранителями и Патрулем, так что изначальные цели — научные изыскания — отошли на задний план.

В ночной темноте раздавался вой волков. С треском продираясь через подлесок, пробежал какой-то, судя по всему, крупный зверь; дико завывая, волчья стая бросилась в погоню.

— Понимаешь, — сказала Сторм, — мы не можем начать тотальную войну. Погибнет Земля, как уже было с Марсом, превратившимся в кольцо радиоактивных обломков, вращающихся вокруг Солнца… Я иногда думаю: может, в конце концов, изобретатели отправятся на шестьдесят миллионов лет назад и построят космический флот, который уничтожил динозавров и оставил неизгладимые следы на Луне…

— Значит, ты не знаешь своего будущего? — спросил Локридж, затаив дыхание.

Она покачала головой.

— Нет. Когда включают активатор, чтобы просверлить новый коридор, он бурит туннель в обе стороны, на одинаковое расстояние. Мы пытались проникнуть вперед из нашего времени. Но там оказались охранники, они заставили нас вернуться с помощью неизвестного нам оружия. Мы больше не пробуем. Это было слишком страшно.

«Загадки внутри загадок — это уже чересчур», — решил Локридж и вернулся к практическим проблемам.

— Ладно, — сказал он, — я вроде как вступил в войну на вашей стороне. Может, расскажешь, зачем вся эта стрельба? Кто твои враги? — Он помолчал. — Кто ты сама?

— Я лучше буду пользоваться тем именем, которое выбрала в вашем времени, — ответила Сторм. — Оно, кажется, оказалось счастливым. — Некоторое время она сидела в раздумье. — Сомневаюсь, чтобы ты смог сразу разобраться в сущности моего столетия. Слишком большой исторический период между вами и нами. Разве смог бы человек из вашего прошлого по-настоящему понять принципиальную разницу между Востоком и Западом вашего времени?

— Полагаю, что нет, — согласился Локридж. — По правде говоря, и у нас-то многие ее не понимают.

— Здесь, — продолжала Сторм, — суть та же. Потому что проблема всегда, на протяжении всей истории человека, сводилась к одному — пусть в извращенном, запутанном виде, пусть прикрытая другими, менее важными мотивациями, но это всегда, в том или ином смысле, было столкновением двух философий, двух образов жизни и мысли — существования. Извечно стоял вопрос: в чем природа человека?

Взгляд Сторм, устремленный в ночной мрак, вернулся к гаснущему костру. Она пронзительно взглянула на Локриджа, молча ожидавшего продолжения.

— Жизнь, какой она представляется, против жизни, как она есть. Планирование против естественного развития. Контроль против свободы. Отметающий все остальное рационализм против природной целостности. Машина против живой плоти. Если человека с его судьбой можно спланировать, организовать, сделать из него какое-то подобие совершенства, разве не долг человека привести себе подобных к этому совершенству — неважно, какой ценой? Тебе это знакомо, не правда ли?

Великий враг твоей страны — вечное проявление того, что родилось в доисторические времена, того, что нашло выражение в законах Дракона и Диоклетиана; привело к сожжению Ивовых книг Конфуция; звучало в устах Торквемады, Кальвина, Локка, Вольтера, Наполеона, Маркса, Ленина, Аргвеллы; отразилось в Манифесте Юпитера и так далее, и так далее… Нет-нет, не прямо, не открыто — многие из тех, кто верил в высший разум, не были в душе тиранами; с другой стороны, были не верившие в него, но тираны в душе — вроде Ницше. На мой взгляд, ваша индустриальная цивилизация, даже в тех странах, которые называют себя свободными, — это сплошной кошмар; тем не менее, я пользуюсь техникой такой мощной и сложной, какая вам и не снилась. Но для чего? Вот в чем суть борьбы!

Сторм замолчала. Ее взгляд обратился к лесу, стеной окружающему луг.

— Я часто думаю, — задумчиво проговорила она, — что поворот вспять начался именно в этом тысячелетии, когда земные боги и их Мать были отринуты теми, кто поклонялся небесам.

Она встряхнулась, словно освобождаясь от чего-то, и продолжала ровным голосом:

— Что ж, Малькольм, прими на данный момент, что Хранители стремятся сохранить жизнь, жизнь во всей ее целостности, безграничности, великолепии и трагичности, а Патруль хочет превратить мир в механизм. Это, конечно, упрощение. Может, потом я сумею объяснить лучше. Но скажи: ты считаешь мою цель недостойной?