Детский сад - Джефф Райман Страница 9

— Неужели никто не обеспечит вас жильем?

— Жильем? Обеспечит, еще как обеспечит. Только знать бы, кто нынче этот самый «никто». Да вот не берусь гадать.

«Она сумасшедшая, — решила Милена. — Двинулась на старости лет. Такую лечить уже бесполезно».

Люси было скучно, но присутствие Милены ее подзадоривало.

— Ох уж эта мне Ролфа! Ее только за смертью посылать, вся глотка уже пересохла. На-ка вот, хлебни моего. — Она пододвинула к Милене свою кружку с пивом.

— Ой, не надо! — Милена пришла в ужас. Кружку по всей кромке украшали следы губной помады.

— Да отпей, милочка, отпей! Думаешь, мне жалко? — Люси ласково похлопала Милену по сжатому кулачку. «Меня сейчас стошнит, — мелькнуло в голове у Милены. — Интересно, успею до двери или нет…»

Но уже в следующую секунду над столом нависла Ролфа, с бравым стуком водрузив плеснувшие пивом кружки на столешницу, перед самым лицом у Милены. Люси со счастливым смехом протянула к своей подруге руки.

— Я же просила чаю, — пролепетала Милена.

— Мнюмм, мнюмм, мнюмм! — чмокала губами Люси, требуя, чтобы ее поскорей расцеловали. В этот момент она напоминала золотую рыбку. Ролфа нежно обняла ее и села возле Старичка-Музычка, который безудержно размяукался. Ролфа залаяла собакой и зажала ему голову у себя под мышкой. Старикан от этого радостно крякнул и восторженно затопал ногами. От пива попахивало чем-то похожим на мочу.

Опять повернулся в их сторону Сдутый Шар.

— Де’аха, слышь че! — позвал он. — Те ченють хошь, а? А?

«Я домой хошь», — подумала Милена тоскливо.

Неожиданно Люси грохнула кулаком по столу так, что Милена подпрыгнула.

— А ну тихо! Тихо всем! — властно крикнула она. — Ролфа, пора спеть!

Помещение откликнулось негромким одобрительным гулом.

— Не, — возразила Ролфа, — нынче твоя очередь. За тобой, кажется, с того раза еще и кружка пива.

— Ну что ж, ладно, — не стала упорствовать Люси. — Только предупреждаю: нынче будет полный отпад.

И она начала вскарабкиваться на стол. Сначала непонятно было, что именно она собирается делать. Старуха просто перегнулась через столешницу и, уцепившись за край скрюченными пальцами, забарахталась. Наконец ей удалось встать на стол одним коленом, остальная же часть беспомощно застыла, как корабль на мели после крушения.

— Руку ей подай! — рявкнул вдруг Старичок-Музычок, внезапно рассвирепев. Милена испуганно отшатнулась и от его голоса, и от старухи, опасаясь до нее дотронуться. Ролфа подсадила Люси под тощий зад.

— О-па! — издала та победный вопль. — У-у-у!

Старичок-Музычок помог ей подняться на ноги.

При этом Милена с удивлением почувствовала, что от колен у старухи пованивает. Чтобы вдруг пахли колени — это было что-то новое.

Кто-то передал Ролфе губную гармошку. Пробная трель возвестила, что сейчас начнется песня; паб затих, и синюшная публика обернулась во внимательном ожидании.

Под одобрительные хлопки и свистки в зале ожила старенькая, неприхотливая, по-домашнему уютная мелодия. Осклабясь беззубым ртом, старуха подмигнула зрителям и игриво приподняла юбку, приоткрыв костлявые бедра. «О, боже мой», — поморщилась Милена.

— «Песня-скулёж»! — объявила Люси писклявым, птичьим голоском. И она запела, причем голос неожиданно стал сильнее и ниже:

Эта песня-скулёж,

Вызывает сердца дрожь.

Она водила коленками из стороны в сторону, очевидно изображая бег. Узловатые старческие пальцы ткали в воздухе колдовские узоры. Глаза и губы на морщинистом лице стремились изобразить свойственную юности пылкость чувств.

Не буза, не выпендрёж —

Просто песня-скулёж, —

реял и дрожал голос.

И эту песню не унять —

Ведь сердцу больно друга потерять.

На какую-то секунду сквозь сип вдруг сверкнула восхитительно чистая нота, видимо свойственная этому голосу в молодости.

Эта песня-скулёж,

Ты ее не уймешь.

Врешь! —

Голова забавно откинулась, как у заводной куклы.

Ты ее подпоешь.

(Прыг)

Врешь!

Ты ее подпоешь.

(Прыг)

Врешь!

Она проделала это несколько раз подряд, словно страдая от заикания. Вся оставшаяся часть песни, три с лишним минуты, состояла только из этой строчки. Часть публики стала дружно подпрыгивать под эту строчку и подпевать ее (как, собственно, и предлагалось в песне). Другая пыталась их утихомирить, а заодно и саму певицу. Все выли шакалами, что-то выкрикивали, стучали по столам кружками.

«Неужели им это нравится? Почему они все смеются?»

Наконец-то Люси остановилась, и тогда Ролфа подняла руку на манер судьи, возвещающего о победе под снисходительные хлопки с мест.

— Все, хватит, хватит!

— Где моя пинта? Пинта моя где? — требовала Люси, изображая из себя капризную звезду.

Ролфа, отступив назад, стала хлопать поднятыми руками. При этом каким-то образом у нее получалось, втягивая воздух через рот, изображать звук бурных аплодисментов — отличить было почти невозможно.

И ТОЛЬКО УЖЕ НА ОБРАТНОМ ПУТИ из паба Милена поняла, что означали эти прыжки.

Люси имитировала граммофонную пластинку, которую заедало. То-то небось было шуму, когда гладко звучащие кассетные магнитофоны снова сменились жестяными трубами патефонов.

— Так получается, эти Кадавры жили еще до Затемнения! — все еще не могла поверить себе Милена.

— Угу, — отвечала Ролфа.

Эти убогие старики были некогда безудержной молодежью электронного века — и вот что с ними стало. Их города сияли огнями, они смеялись в унисон, синхронно наблюдая одни и те же развлекательные шоу по электронным каналам. А потом, во времена Затемнения, им же пришлось переходить на песни под гармошку. Так сколько же им, получается, лет? По меньшей мере по сто двадцать — сто сорок!

И эту песню не унять, ведь сердцу больно друга потерять…

— Они пели о себе, — произнесла Милена задумчиво.

— Угу, — только и сказала Ролфа, шагая впереди и не оборачиваясь.

— Мы пойдем туда снова? — спросила Милена, чтобы как-то поддержать разговор.

— Тю-ю! — Усмешка у Ролфы, как обычно, перешла в пожимание плечами. — Если только они тебя примут. Ты весь вечер просидела так, будто свой дурацкий зонтик проглотила.

Милена только тут вспомнила, что зонтик остался в пабе.

— Угу, — сказала она, глядя на реку. Сама того не замечая, она начинала копировать Ролфу.