Однажды в октябре - Александр Харников Страница 9

Вот, остались позади черные форты Кронштадта, вытянувшиеся цепочкой поперек залива. Где-то там бузят и агитируют «за свободу» балтийские «братишки». С ними нам еще придется помучиться, приводя их к общему знаменателю, но это все впереди. До Кронштадта руки дойдут еще не скоро.

Вертолет, выйдя в район Полюстрово, начал снижаться. Борттехник махнул рукой, показывая, чтобы мы были готовы к десантированию. Впереди высились громада башни Водопроводной станции и шатер Таврического дворца, а слева виднелись купола Смольного собора.

Высота пятьдесят метров, за раскрытым люком ревет разорванный вертолетными винтами сырой питерский воздух. Перемахнув Неву, мы зависли над Таврическим садом. Высаживаться мы должны были на площадке, где любители конного спорта занимались выездкой своих лошадей. Это место мне было хорошо знакомо — при советской власти здесь играли в футбол. За забором сада на другой стороне Кирочной высился шпиль Музея Суворова.

Первыми по фалу вниз через открытый люк вертолета соскользнули две «мышки» с ПНВ. Приземлившись, они резво разбежались в разные стороны, и убедившись, что все в порядке, подали нам сигнал инфракрасным фонариком. Вертолет стал снижаться. Вот его шасси коснулись земли. Мы быстро выпрыгнули из винтокрылой машины, и отбежали в сторону. Взревев двигателями, Ка-27ПС взмыл в воздух, и отправился в обратный путь. А мы, подхватив свои вещи, резво пошагали по пахнущему конским навозом плацу в сторону деревянного мостика через одну из проток декоративного пруда.

Местное время 04:55, Петроград. Таврическая улица. Александр Васильевич Тамбовцев.

Перебежав через мостик, мы подошли к воротам сада, выходящим на Таврическую улицу. Постояли, прислушались. Было тихо. Никаких сигналов по рации не поступало, значит, «мышки», обеспечивающие нашу безопасность, ничего подозрительного не обнаружили. Бесоев подошел к воротам, отодвинул засов, и приоткрыл одну из створок. Мы протиснулись в образовавшуюся щель. На улице, вместо привычного асфальта под ногами оказалась булыжная мостовая. Мы дождались, когда прикрывавшие нас бойцы Бесоева перемахнут через ограду сада, и отправились в сторону Тверской улицы. В руках у меня был деревянный чемодан-сундучок, в котором лежал ноутбук и прочие нужные для работы вещи. На углу Таврической и Тверской мы полюбовались домом со знаменитой «башней из слоновой кости» поэта-символиста Вячеслава Иванова.

С Таврической мы свернули на Тверскую, а с Тверской на Кавалергардскую. Идти нам было меньше километра. На пустынных улицах не было видно ни одной живой души. Лишь на пересечении Кавалергардской и Шпалерной нам навстречу попался припозднившийся прохожий, но увидев нас, он испуганно шарахнулся в подворотню. На афишных тумбах болтались обрывки каких-то плакатов, улицы освещались редкими фонарями, лампы которых горели в полнакала. Было сыро, темно и неуютно.

На углу Шпалерной, там, где в мое время стоял памятник Дзержинскому, виднелись одноэтажные корпуса Аракчеевских казарм. До начала войны в них находилась Офицерская кавалерийская школа, которой одно время командовал генерал Брусилов. Сейчас здание казарм было бесхозным, и частично разграблено местными жителями. А вот и цель нашего путешествия!

В конце улице стоял массивный пятиэтажный дом, построенный в стиле модерн. Именно в нем и располагалось Товарищество печатного и издательского дела «Труд». В этой типографии сегодня печатался очередной номер большевистской газеты «Рабочий путь».

Мы остановились и стали совещаться. В типографию я решил отправиться вместе с Бесоевым. Ирину пока брать с собой не стали. Женщина, тем более, красивая — это отвлекающий фактор. А беседа со Сталиным предстояла серьезная.

Найдя нужную вывеску, я с моим спутником вошел в темный, пахнущий сыростью и кошками подъезд. Там впотьмах я столкнулся с невысоким плотным мужчиной, выходившим из дверей типографии. Он ударился коленом о мой сундучок, и сквозь зубы выругался: «Шени деда…». Я понял, что это никто иной, как сам товарищ Сталин, собственной персоной.

— Гамэ мшвидобиса, генацвале (Добрый вечер, дружище), — поприветствовал я его по-грузински. Изумленный Сталин машинально ответил мне — гагимарджос, — после чего, справившись с удивлением, спросил уже по-русски, — Товарищ, а мы разве с вами где-нибудь уже встречались? Я не могу в темноте разглядеть ваше лицо.

— Товарищ Сталин, мы к вам пришли по важному делу, — сказал я, — информация, которую мы вам хотим сообщить, еще не известна никому в Петрограде. Вы можете опередить всех, опубликовав ее на первой полосе вашей газеты. Завтра, точнее, уже сегодня «Рабочий путь» будут рвать из рук мальчишек-газетчиков.

Заинтригованный Сталин задумался. После недолгих размышлений в нем сработал инстинкт журналиста, и он пригласил нас в типографию, где для редактора большевистской газеты был сделан небольшой закуток. На небольшом столе стоял чайник и несколько стаканов в подстаканниках. Тут же присутствовал заправленный серым одеялом топчан. Я подумал, что порой Сталину приходится есть и ночевать прямо на своем рабочем месте.

В помещении пахло знакомым мне запахом типографской краски, в центре комнаты стоял линотип, рабочий пронес мимо меня набранную полосу, и положил ее на верстак.

При свете десятилинейной керосиновой лампы мы более тщательно разглядели друг друга. Сталин сейчас не был тем монументальным вождем Страны Советов, которого мы привыкли видеть в фильмах о войне или послевоенном времени. Ему было всего сорок лет, и похож он был на обычного кавказца. Одет Сталин был просто — в солдатскую гимнастерку, брюки заправленные в солдатские сапоги, и поношенную серую куртку. С не меньшим любопытством и настороженностью Сталин разглядывал и нас.

— Давайте представимся друг другу, — сказал Сталин. — как меня зовут, и кем я работаю, вы, похоже, уже знаете. А вот я не знаю — с кем имею честь беседовать.

— Тамбовцев Александр Васильевич, — ответил я, — некогда специальный корреспондент одного из информационных агентств. Можно сказать, ваш коллега.

— Старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, — представился мой спутник.

Сталин с интересом посмотрел на него. То ли ему показалась знакомым эта осетинская фамилия, то ли он удивился тому, что вроде бы сухопутный офицер носит военно-морское звание.

— Как к вам обращаться, — спросил Сталин после небольшой паузы, — «господа» или «товарищи»?

— Обращение «товарищи» для нас более привычное, — ответил я.

Сталин понимающе усмехнулся. — Итак, товарищ Тамбовцев, и товарищ Бесоев, что же такого важного вы хотели мне сообщить?

— Речь идет о судьбе революции, — сказал я. — Вы, наверное знаете, что некоторые деятели Временного правительства очень бы хотели, чтобы германцы начали наступление на Петроград?

Сталин кивнул, и достав из кармана портсигар, закурил папиросу.

— Германское командование планирует провести десантную операцию, по прорыву немецких кораблей в Рижский залив и захват Моонзундских островов, — сказал я и обратился я к Бесоеву, — Николай Арсентьевич, дайте, пожалуйста, карту. — Тот достал из планшетки сложенную в восемь раз карту с планом немецкой операции.