Сорняк - Андрей Буянов Страница 9

Мясо шкворчало на раскалённых камнях, Мишка, глотая слюну, подцеплял его двумя ошкуренными палочками и время от времени переворачивал. Смотрел, как стекает по плоской поверхности жир, капает на угли и вспыхивает яркими всполохами пламени, вдыхал носом его аромат и был в какой-то мере счастлив скоропостижному окончанию растительной диеты. Давешняя птичка не в счёт, её он съел больше из осознания необходимости животных белков для организма и без особого удовольствия, хотя вчера так не считал. Жарить мясо на костре, насадив на прутики наподобие шашлыка, Мишка не стал. Не то чтобы не любил, просто ждать долго не хотелось: ни пока костер прогорит, ни когда мясо подрумянится. А если делать на открытом огне, то внутри мясо не прожарится, а снаружи обуглится. Получится ни то ни сё, не вкусно и не полезно. Зачем так издеваться над продуктом, если вокруг полно плоских камней любых форм и размеров на выбор, которые, нагретые на огне, если и уступают сковороде, то не сильно. Поэтому он притащил парочку к костру, пристроил по бокам и сейчас выкладывал на раскалившуюся поверхность оттяпанные от тушки кусочки. Вовремя переворачивал, чтобы не подгорели, и сильно жалел, что в гастрономическом порыве забыл набрать возле ручья перьев зеленого лука.

Мясо было превосходно, может, кто другой его бы и не оценил, но Мишке казалось, что ничего вкуснее он никогда раньше не ел. И все же, даже несмотря на это, целиком тушку ему осилить не удалось. Уже на половине он почувствовал перенасыщение, граничащее с симптомами переедания. Особой проблемы в этом не было, Мишка был вполне уверен, что добьёт остатки вечером, поэтому, нанизав оставшиеся кусочки на ошкуренный прутик, подвесил их на ветки прямо рядом с ложбинкой, в которой ночевал.

Ну что же, настало время заняться шкуркой. Несмотря на то что сам сурок был в длину не больше чем полметра, шкурка у него была довольно большая, и для переднего фартука набедренной повязки её должно было хватить с большим запасом, даже если отрезать часть на ремень. Но как её выделывать, Мишка имел самое общее понятие. Твёрдо знал только, что мездру – остатки жира, сухожилий, хрящей и мяса – с кожи надо обязательно удалить. При этом, по возможности, её не порвать. А после этого просушить, закрепив на жесткой раме, чтобы шкура не скукожилась и не свернулась. Потом вроде её надо будет разминать, а ещё потом жировать. Или наоборот. Ещё шкуры дубят. Но когда это делают – после просушки или до – память сообщать не спешила.

Решив, что только практика может подсказать ответ на тонкий технологический вопрос, Мишка принялся скоблить внутреннюю поверхность шкуры своим уже порядком затупившимся рубилом. Наверное, за пару часов он закончил, потому как солнце в зенит ещё не взошло, а перед ним лежала довольно тщательно очищенная шкурка, рядом кучка перемешанных ошмётков, а руки, да и лицо тоже, были засалены от снятого подкожного жира. Кое-как собрал раму из свежесломанных сосновых веточек, вокруг которых обвернул края шкурки, а иначе ничего просто не держалось, и, основательно обмотав их в местах соединения травой, Мишка так же, как и мясо, подвесил получившуюся конструкцию на одну из торчащих веток сосны для дальнейшего просыхания.

Охотиться в этот день Мишка больше не ходил. Взяв кости, остатки мездры со шкурки и потроха, собрав это всё в один комок, отнёс по кромке холма подальше от места своего обитания. Затем, набрав хвои, собрал из неё веник и тщательно подмёл вокруг костра. Сходил к ручью помыться, а заодно и напиться. Весь оставшийся день, до самой ночи, Мишка занимался тем, что пытался изготовить из куска кремня каменный нож, по образу и подобию виденных в музее и просторах Интернета. Получалось откровенно плохо. Куски камня откалывались совсем неаккуратно и не там, где планировалось, а под конец, от неосторожного удара выбранный камень просто раскололся на две неровные части. Мишка долго матерился, а после взял в руки обломки и принялся мастерить из них наконечники. Уже ночью, сытый и довольный, лёжа прямо на земле, закинув руки за голову и смотря в небо, Мишка удивлялся тому, какие здесь звезды. Ни фигуры созвездий, ни их количество на земные совершенно не походили. Ночное небо было буквально усеяно огромным количеством непривычно крупных звёзд, на фоне которых терялись две небольшие луны.

– М-да, дела… – протянул Мишка, со вздохом поднявшись, и, подпрыгнув, ухватился за ветку и одним махом подтянулся, забираясь на место своей ночлежки. О том, где он, раздумывать не хотелось, чтобы не расшатывать только пережившую стресс психику. Не сейчас и, по крайней мере, не в ближайшее время…

На следующий день охота была не такой удачной, и результат принесла только ближе к вечеру. В этот раз новый кремневый наконечник распорол шкуру бедного грызуна со спины в районе лопатки и вышел с другой стороны под мордочкой. Дергающееся в конвульсиях животное залило всё вокруг кровью. Остальные сурки разбежались в стороны и скрылись в высокой траве, а Мишка, посмотрев на эту картину, решил охотиться подальше от дома. Ещё не хватало распугать всю окрестную живность. Пусть уж лучше остаётся в продовольственном резерве, а то получится так же, как с диким луком, за которым теперь приходится тащиться довольно далеко вдоль ручья.

Готовка много времени не заняла, а вот шкуру выскребал уже в темноте при свете костра. Мастерить раму из веточек не было ни желания, ни сил, и шкура уместилась по соседству со своей товаркой, только просто насаженной на два торчащих сука.

Так продолжалось почти пять дней, а на шестой, проснувшись, Мишка ощутил легкий запах гниения. Озадаченный этим, он перебрался из своей ложбинки, где уже само собой соорудилось что-то похожее на гипертрофированное разваленное гнездо, на соседний сук. Пробрался по нему вперёд до места, где висели просушивающиеся шкуры. Принюхался. Да, запах тления шёл именно от них. Причём не от более ранних: те пахли вполне нормально, тоже воняли, конечно, но не тухлятиной. Гнилью тянуло от одной из свежих, дня два как повешенных на просушку. Более того, на её поверхности проступили какие-то нездорового вида пятна.

Мишка спрыгнул на землю, снял порченую шкуру с ветки и, как обычно, прихватив булаву, пошёл на другой склон холма, где в небольшую усеянную камнем балку выбрасывал сурковые кости и требуху. По пути раздумывал о причине. Ничего нового он не делал, шкуру выскоблил так же, как и в первый раз, так же закрепил в раме. Что же произошло, что эта шкурка загнила, а те нет? На краю овражка остановился и, уже собираясь бросить шкурку, заметил движение внизу. Одним движением скользнув за ближайшее дерево, скрывшись за широким стволом, Мишка выглянул с другой его стороны. Ветер был в лицо, поэтому зверёк, увлеченно поедавший на склоне балки подпорченную требуху, не учуял ни Мишу, ни подпорченную шкуру в его руках. С такого ракурса он больше всего напоминал что-то очень среднее между собакой, хорьком и медведем. Имел красивый мех бежево-коричневого окраса, короткое тело, кривоватые лапы и затупленную мордочку с внушительной пастью, на голове маленькие закругленные ушки. И в довершение венцом всему был шикарный, длиной больше чем в пол-тела, пушистый хвост, которым он медленно водил из стороны в сторону. Размерами он был с мелкую собаку, то есть крупнее сурка, но не намного, раза в полтора, не больше.

– Вот, значит, ты какой… неожиданный сосед, – еле слышно пробормотал себе под нос Мишка, отступая назад. Причинять вред этому существу не хотелось, проблем с ним за всё прошедшее время не было, а вот пользу в качестве утилизатора пищевых отходов он, несомненно, приносит. Протухшую шкуру Мишка положил просто на камни возле края балки, может, тоже съест, а сам так же тихо пошёл обратно.