Испытание - Жоэль Шарбонно Страница 9

Сидя на краю своей кроватки, я разглядываю комнату. Если бы отец не рассказал мне о своих снах, я бы взяла свою флейту или серебряное ожерелье – мамин подарок на шестнадцатилетие. Вместо этого я размышляю, что может пригодиться, если Испытание окажется не просто серией письменных экзаменов.

Через несколько минут я встаю и достаю из шкафчика карманный охотничий нож. По такому же есть у всех моих братьев, это подарки отца. В складном ноже имеется отвертка и много полезных штук. С одним личным предметом определилась, теперь – второй. В голову приходит только одна мысль насчет того, что могло бы пригодиться, но это не мое, а Зина, у которого следовало бы попросить разрешения, нет рядом.

В прошлом году отец стал разрешать Зину проводить эксперименты по его собственным проектам. Некоторые из этих проектов заставляли Зина выходить за периметр колонии. Границы были проведены не столько для того, чтобы к нам не проникали люди и звери со стороны, сколько как напоминание жителям Пяти Озер, что земли вокруг могут таить опасности. Во время трех последних стадий войны мощные землетрясения изменили структуру земли. Одинокий путник, провалившийся в появившуюся в результате землетрясения трещину, может погибнуть, сломав шею, замерзнуть, обгореть, умереть от голода. Во избежание этого отец снабдил Зина маленьким переносным приемником-передатчиком, предоставленным властями Содружества. Прибор оснащен компасом, калькулятором и системой связи, позволяющей в случае чего связаться с аналогичным устройством в отцовском кабинете. Не знаю, как он работает, но уверена, что при необходимости легко разберусь.

Когда Зин не работает за пределами колонии, он оставляет устройство на полке рядом со своей кроватью. Вот она, на обычном месте. Мои пальцы хватают прибор, и у меня сжимается сердце. Я бы предпочла, чтобы Зин был дома и сам разрешил мне его забрать, чтобы сказал мне, что прощает за то, что меня выбрали, а его нет. Мне хочется объяснить Зину, что наш отец, делая вчера свое сообщение о картофеле, пытался его защитить, что им руководило не взыгравшее честолюбие, а отцовская любовь.

Для сохранности я заворачиваю прибор в носки и опускаю в рюкзак, надеясь, что Зин вернется до моего отъезда и что я успею сознаться, что захватила в Тозу кусочек от него. Правда, я знаю, что этого не произойдет. Зин – самый головастый из моих братьев, но притом и самый эмоциональный. Уин, Харт и Хеймин – добрые и любящие, но относятся ко всему несколько пренебрежительно, огорчая этим маму. Зато Зин – пламенная, страстная натура. Он легко вспыхивает, но его любовь не знает преград. Потеря любимого человека для него почти невыносима. Когда умер наш дедушка, он промолчал целый месяц.

Сидя на кровати Зина, я пишу записку с объяснением, зачем мне понадобился его прибор, и с признанием в любви к нему. Надеюсь, это не прощание навечно, но уверена, что проститься с ним лично уже не получится.

Теперь, когда все собрано, меня охватывает паника. Завтра я расстанусь со всем тем, что знаю, и окажусь лицом к лицу с неведомым и потенциально опасным. Больше всего мне сейчас хочется залезть в постель и укрыться с головой. Вместо этого я затягиваю и застегиваю рюкзак, закидываю его на спину и возвращаюсь к родным, надеясь насладиться последними часами в их обществе.

Мои братья еще спят у себя в комнате, когда отец будит меня. Я спала урывками и совершенно не выспалась. Я натягиваю коричневые рейтузы, надеваю легкую блузку с короткими рукавами и ботинки, хватаю рюкзак. Мама дает мне выпить стакан молока. Глаза у нее красные, но она больше не плачет, а говорит, что гордится мной. Я заставляю себя не повиснуть на ней при прощании. Мне стыдно за все те моменты, когда я злилась на нее за то, что она не одобряла мое стремление попасть в Университет. Теперь я понимаю, почему она так опасалась моего успеха. Но поздно что-либо менять.

Борясь со слезами, я выпиваю молоко, беру приготовленное мамой яблоко и обещаю написать, как только попаду в город. Отец ждет в дверях. Напоследок я обнимаю маму и выхожу в сырое утро. Еще не рассвело. Мы идем по той же тропе, что накануне. Только через милю отец нарушает молчание.

– Ты хоть немного отдохнула?

– Чуть-чуть. – Не знаю, можно ли назвать отдыхом просмотр тревожных сновидений.

– Скорее всего, Флинт прав: сны – это всего лишь сны.

– Надеюсь, да.

– Я тоже. – Мы поднимаемся на холм рука в руке. – Ты умница. И сильная. Верю, ты успешно сдашь любой экзамен. Главное, не позволяй другим кандидатам оказывать на тебя психологическое давление. Некоторые ребята из нашей колонии были мастера по этой части. Шли на что угодно, лишь бы оказаться первыми.

– Например? – интересуюсь я. В моем классе многие сидели над уроками ночами. Со мной самой такое тоже не раз бывало.

– В моем классе парочка девчонок не брезговали применять яд.

Я споткнулась:

– Яд?

– Не смертельную дозу, а просто чтобы человека мутило на контрольной. В выпускном классе я старался есть только то, что сам приносил из дому.

– Их наказали?

Папа грустно улыбается:

– Они были достаточно умны, чтобы не попадаться. А если бы их и поймали на месте преступления, то, скорее всего, они отделались бы устным порицанием. Трудно наказывать детей за старание спасти семью от бедности.

Следующие несколько миль мы преодолеваем молча: я обдумываю, что вытекает из отцовских слов. Я согласна, что доказательства реальности его снов отсутствуют. Но это… Не могу представить, чтобы хоть кто-то в школе колонии Пять Озер подверг опасности здоровье соученика ради лучшей оценки! Богатых среди нас нет, но голодающих я тоже не знаю. С голодом уже покончено. Если какому-то семейству в Пяти Озерах приходится туго, остальные считают своим долгом оказывать ему помощь. Мир, где можно пойти на отравление соперника ради того, чтобы прокормить семью, для меня немыслим.

Когда мы приближаемся к городской окраине, в небе уже сияют розовые и алые сполохи. Папа обнимает меня за плечи и прижимает к себе.

– Смотри, ешь как следует и не забывай про сон. Это поможет тебе сохранять силы и ясно мыслить.

Я отвечаю на знакомые слова согласным кивком.

Почти на вершине последнего холма он добавляет:

– Осторожнее, Сия, не будь слишком доверчивой. Это – залог успеха.

По-прежнему рука в руке мы выходим на площадь.

Перед домом магистрата стоит огромный черный сухопутный глиссер с гербом Содружества на борту. Томас, Малахия и их семьи сгрудились у хвоста. Малахия нарядился во все самое лучшее: глаженые брючки, надраенные черные туфли, пиджачок поверх рубашечки с воротником. Ослепительно белая рубашка Малахии резко контрастирует с его темной кожей и с понуро опущенными плечами. Видно, что он с трудом сдерживает слезы. Томас выбрал одежду примерно по тому же принципу, что и я: выцветшие серые штаны и белая футболка создают впечатление, будто он собирается поработать на отцовской ферме, а не отправляется в Тозу-Сити. На его красивом лице ничего не прочтешь, мать тщетно пытается привести в порядок его непослушные волосы.