Орудия Ночи. Кн. 4. Жестокие игры богов - Глен Кук Страница 9

– Подумаю. Уже подумала.

– И что же?

– Хильда, я – девственница и намерена умереть девственной.

– А вот теперь вы совсем уж чепуху мелете. Скоро на рынке невест ваша цена взлетит до небес.

Это была правда, и Элспет об этом знала, но и решение свое менять не собиралась. Ее постоянно будут склонять к замужеству: старикам подавай наследника.

– Где они, Хильда?

На этот раз даже леди Хильда потеряла нить разговора.

– Они? О ком вы, Элспет?

– О Ренфрау. О Предводителе Войска Праведных. Почему не явились помочь мне?

– Явятся, но прямо сейчас они в Фиральдии разбираются с последствиями блестящей имперской победы.

Элспет места себе не находила.

Она чувствовала себя самозванкой, терзалась от неуверенности. Неужели же Элспет Идж заслуживает того, что Господь, судьба или Орудия Ночи сами вложили ей в руки?

– Хильда, я боюсь. Легко мечтать, что станешь великой императрицей, но вот когда все по-настоящему…

Куда же они запропастились?

Принцесса не чувствовала себя такой беззащитной, даже когда сестра отправила ее в изгнание в надежде, что Элспет сделает всем одолжение и умрет.

Граф Реймон Гарит был искусным военачальником и правителем и умел убеждать других в своей правоте. Его несколько раз отлучали от церкви разные патриархи. Ужасная кара для епископального чалдарянина, но граф Реймон и в ус не дул. Ведь его отлучали те патриархи, которых в Коннеке не считали законными, так зачем обращать внимание?

Однако в последний раз графа отлучил Безмятежный, а он стал законным патриархом, хоть и с помощью взяток. Безмятежный, или Бронт Донето, затаил на Коннек злобу. Но и его булла была не совсем законной: Донето ведь изгнали из Брота.

Хотя даже в изгнании у Безмятежного оставались друзья и влияние. Особенно рьяно его поддерживала Анна Менандская, за которой стояла мощь арнгендских войск.

– Пока нужно тянуть время, – сказал Реймон Сочии, когда они лежали в постели. – Вот вернется домой Анселин – там многое изменится.

– А почему же ты… Ой! Точно мальчик будет: так и рвется наружу.

– Почему же я – что?

– Думаешь, что Анселин станет что-то менять? Ты разве его знаешь?

– Нет, но знаю, в каком он положении. Шпионы в Салпено все разнюхали.

– Что разнюхали?

– А то, что новый король Арнгенда вполне может сделаться нашим лучшим другом лишь потому, что его мать нас ненавидит.

О разладе между матерями и сыновьями Реймон Гарит знал не понаслышке.

– Ой! Уже скоро! Твой крошка-байстрюк вот-вот выпрыгнет наружу.

Эта шутка Сочии была направлена против Брота и епископальной церкви, ведь их с Реймоном брак не одобрил патриарх, но Гарит шутке не улыбнулся.

– Изъясняйся понятнее, – продолжала Сочия, пытаясь перевести мысли мужа на то, что его беспокоило.

– Анна всегда дурно обращалась с Анселином, открыто отдавая предпочтение Регарду. Ходят слухи, это все потому, что его настоящий отец не Шарльв Полоумный. Но Регард погиб, а Анна своими интригами сама сделала Анселина единственным наследником.

Реймон положил руку Сочии на живот – нежно-нежно, словно перышком погладил. Кожа на животе натянулась и блестела, пупок торчал, будто вот-вот выскочит.

– Так что же – Анселин назло ей станет поступать наперекор?

– Кое в чем. Может быть, почти во всем. Но ему ведь придется иметь дело не только с матерью. И ему не позволят делать что вздумается. – Реймон долгое время смотрел на живот Сочии. – Вполне возможно, сразу после коронации Анну Менандскую упекут в монастырь.

– Она изворотливая, – отозвалась девушка, которой трудно было сосредоточиться на беседе, потому что ребенок разошелся не на шутку. – Ты думаешь, мы победили.

Ничего такого Реймон Гарит не думал.

– С такой точки зрения я на ситуацию не смотрел. Но может, ты и права. По крайней мере, у нас будет передышка.

– А почему вдруг такое разочарование?

– Жизнь наша сильно изменится, если на нас и наше имущество перестанут покушаться.

– Принеси попить. Нет! Господи, только не вина! Воды или пива. Знаю! Принеси воды, которую благословил совершенный! – потребовала Сочия, а потом, напившись, сказала: – Пришла пора звать госпожу Алексинак, – и застонала. – Боль на этот раз сильная. А! – Девушка едва сдержала крик. – Любовь моя, зови повитух! И совершенного.

Сочия и понятия не имела, чем в такой ситуации поможет старик Свечка, но он был рядом в самые важные моменты ее жизни. И сейчас пусть будет рядом, особенно если что-нибудь пойдет не так.

Сочию охватил испуг, и внезапно брат Свечка ей отчаянно понадобился.

– Погоди! Еще кое-что. Если я умру, на ком ты женишься?

Реймон Гарит не был большим знатоком по части женщин, но из этой ловушки сумел выскользнуть.

– Ни на ком, сердце мое. Буду растить сына и чтить твою память.

Не лучший ответ, но худо-бедно сгодился для того, чтобы успокоить жену.

– Вот болтун. Иди зови повитух.

Первый раз брат Свечка увидел новорожденного Люмьера в комнате, куда набилась куча женщин. Кого-то из них он знал, кого-то нет: из знакомых там были Кедла Ришо, госпожа Алексинак и несколько дам, представляющих небольшой двор графа Реймона, а из незнакомых – кормилица и мать Реймона, явно не одобрявшая происходящее. Теперь ее звали сестра Клэр. Последние двенадцать лет бывшая графиня провела взаперти в монастыре, а нынче по настоянию сына явилась взглянуть на своего первого внука.

В присутствии Реймона сестра Клэр ничего не говорила, но ее расстроило, что собралось столько еретиков и ведьм, да и выбор сына она не одобряла: эта соплячка из приграничных земель мало чем отличалась от простой крестьянки.

Брат Свечка держался с сердитой старой монахиней любезно, но его охватило легкое недоумение: Реймон о матери ни разу не упоминал; очевидно, он не слишком-то ее любит, так зачем же звать?

Реймон Гарит руководствовался весьма непростыми моральными принципами собственного изобретения и не всегда мог даже сам себе их объяснить.

Это уже потом Бернардин расскажет совершенному, что Гарит подозревал мать в причастности к гибели отца – тот умер, когда Реймон был еще совсем мальчишкой. Возможно, графиня изменяла мужу. Такие истории слагают коннекские трубадуры, только вот в этой все пошло наперекосяк. Или же дело было в религии. Дальше копать Бернардин не стал.