Лжедмитрий. На железном троне - Михаил Ланцов Страница 9

– Смешно, – наконец, произнес Император, осознав ситуацию.

– Что смешно? – Переспросил Аксель, все мысли которого находились в другой плоскости.

– Вы бы видели свои лица, – хохотнул Дмитрий, не желая объяснять им очевидную вещь. Не в том он был настроении.

– А тебе это кажется шуткой? – Удивился Аксель. – Их очень много!

– Я же тебе уже показал, насколько хорош мой новый штуцер, – лукаво улыбнувшись, произнес Император.

– К черту штуцер! Ты разве не видишь СКОЛЬКО их?! А их артиллерия?! Именно она привела к гибели сначала Карла, а потом Густава.

– Да брось, – небрежно отмахнулся Государь. – Одноглазый старик не допустит моего поражения. – Он как-то разом понял, что доводы разума в текущей ситуации совершенно неуместны. Аксель очевидно боится. И правильно делает. Император вон – тоже боится, хотя обладает всей полнотой информации о реальных возможностях своего легиона.

– Ты язычник? – Чуть ли не шепотом поинтересовался Океншерна после довольно долгой паузы.

– Язычник? Почему?

– Но Один, которого ты помянул…

– Ха-ха! А ты действительно думаешь, что он ушел? Ха! Или предполагаешь, что Всевышний будет лично бегать по всей округе и присматривать за делами на местах? Делать ему больше нечего! Он, конечно, всесильный и всемогущий, и подобное не потребует от него многих усилий. Но зачем? Ради чего? Поверь, у него есть куда более интересные занятия, нежели вот эта вся мелкая возня с такими ничтожными червями как мы. Он создает миры и разумную жизнь по всей Вселенной. Наших, так сказать, братьев по разуму.

– Но… – попытался возразить Аксель и не нашел слов.

– Одноглазый сын Дурина, – продолжал на ходу импровизировать Дмитрий, – как и многие другие старые Боги были просто им подчинены и подведены под свою руку. Став при нем словно знатные дворяне при короле. Из-за чего и многообразие конфессий вышло. Каждый в свою сторону клонит, хотя ходят они все под рукой одного Создателя. Так что, если тебе придет в голову хулить Одина, делай это где-нибудь на земле его врага. А тут – поостерегись. Еще обидится старик и припомнит, как до ветра выйдешь. Поскользнешься и проломишь себе голову сучком, окончательно затихнув в собственной моче. А оно тебе надо?

Кааар!

Громко и отчетливо подал голос большой черный ворон, севший на ветку высохшего дерева. Чистой воды совпадение. Умная птица прилетела покушать, а эти глупые человечки все еще друг друга не поубивали. Вот она и выражала свое негодование их нерасторопностью. Однако все вокруг Императора подумали совсем о другом. Его шутка-импровизация произносилась довольно громко [10]. И насквозь мистическое, суеверное мышление, характерное для эпохи, увидело в этом вороне знак. Ведь у Одина было два подручных – как раз вороны. Дмитрий же, желая закрепить случайный успех, тихо шепнул:

– Если сегодня одержим славную победу, нанесу на себя знак принадлежности к твоему роду… кровь от крови…

И, несмотря на шепот, эта слова был отчетливо услышаны всем ближайшим окружением.

Глазки у них округлились и даже слегка выпучились. Но слова никто поперек не сказал и вообще никак не прокомментировал. Даже несколько священников православных и лютеранских, что присутствовали с войском, молча переваривали. Как и иезуит, которого Император вынужден был таскать в качестве официального соглядатая Папы Римского. Вброс говна на вентилятор получился знатный. Не лопатой, но ковшом экскаватора. Государь даже как-то внутренне ужаснулся от того, какие последствия будут от его не самой удачной импровизации. Аж дух захватывало! Особенно на волне массового роста религиозного и политического сепаратизма в Европе, стремительно перерастающего в религиозные войны до которых оставалось «рукой подать». И начал внутренне корить себя за то, что его язык опять пустился в пляс, не сильно согласовывая свое поведение с «офисом», то есть, с головой. Этакая Джей Псаки в свободном плавании. Но сдавать на тормозах было уже слишком поздно. А потому, выдержав театральную паузу, он направился к полку полевой артиллерии…

Со времен кампании 1607 года артиллерийские штаты легиона сильно поменялись. Так, батарея полевой артиллерии из шести орудий развернулась в целый полк. Теперь там был дивизион в три батареи по четыре «ствола» в пять дюймов и отдельная тяжелая батарея из четырех орудий в шесть дюймов. Или, если говорить более привычными терминами для эпохи – дюжина 12-фунтовых и четверка 24-фунтовых бронзовых «Единорогов» на новых, полностью металлических лафетах.

– Готовы? – Поинтересовался Император у командира полка.

– Так точно, – козырнул тот.

– Начинай пристрелку из «пятерок». Цель – их артиллерия.

– Гранатами?

– Картечными.

Командир полка козырнул. Отдал несколько приказов и дальномерный взвод приступил к своей работе. Оптического дальномера, разумеется, у них не было. Они воспользовались зрительной трубой с системой рисок-отметок. Ее специально для того и изготавливали. Далее по таблице определялось примерное расстояние. Если ростовая фигура человека занимает две риски – значит столько-то метров, если три – то столько-то. Потом оценивались взаимное положение высот и по эмпирически выведенным таблицам стрельбы рассчитывалось возвышение орудия, ну и, в довесок, ожидаемое время полета снаряда для отмеривания затравочной трубки нужной длинны…

Двух минут не прошло, как дальномерный взвод, опираясь на таблицы Брадиса [11] и логарифмическую линейку, рассчитал все что нужно, передал на батареи, и первая из четырех «пятерок» ударила слитным залпом для оценки накрытия.