Дверь в одиночество - Павел Иевлев Страница 9

В башне жена развернула бурную деятельность. Для начала сгоняла меня за водой к морю: оказалось, что прямо от основания подковы, то есть от внутреннего двора вниз, к берегу, идёт слегка облизанная выветриванием, но вполне годная каменная лестница. Бегать по ней туда-сюда с вёдрами — тот ещё фитнес, но пришлось. Имеющая некоторый пунктик на чистоте супруга гоняла меня нещадно — увидев, в каких условиях наши скудоумцы провели ночь, она пришла в ужас. Ой, подумаешь — ну пыльно немного… Ладно, изрядно пыльно на самом деле. Теперь они те ещё красавцы были, серым по серому угваздавшись.

Началась хозяйственная деловитая паника: «Ой, их надо мыть!», «Ой, во что же их переодеть?», «Ой, да у них же белья никакого нет! Почему ты мне не сказал?» Почему-почему… Вот я ещё про трусы их помнить должен. До сих пор обходились и ещё немного перетопчутся! Метался я по взлетке, как солдат-первогодок. С армии столько полов не драил. Зато никакого напряга в отношении новых питомцев у жены не возникло, а его-то я больше всего и боялся. Даже на сиськоватую нашу Бритни посмотрела спокойно, сказав только «эх, ей бы столько в голову, сколько в лифчик…» А так, записала их в свой внутренний реестр куда-то между хомячками и детишками, и вперёд — заботиться. Воду я грел в камине в железном ведре, морскую. Купать их в море всё же было холодновато, весна только Чёрт, водяную проблему надо решать как-то глобально, но за хозяйственной гонкой у меня не было даже минуты осмотреть окрестности. Может там за холмами река вообще, а мы тут мучаемся? Мыли в жестяном старорежимном корыте — я и не знал, что такие ещё делают и продают. Сажали по очереди, поливали ковшиком из ведра и мыли. Больше всего проблем оказалось с третьей, безымянной — она дичилась, не хотела раздеваться, мотала головой и махала руками… Я бы плюнул, но жена, умеющая уговорить дочку сначала оторваться от игры и залезть в ванну, а потом, что не менее сложно — оттуда вылезти, обладает неотразимым моечным скиллом.

Оказалось, что они все безволосые везде, кроме головы. Включая Дрища. И вот ещё интересно — все они не пахли. Не то чтобы совсем, но не пахли, как должен пахнуть нормальный взрослый человек, который некоторое время не мылся и не менял одежды. Даже женщины, как бы это сказать… не пахли женщинами. Ну, для примера — попробуйте помыть трёх голых красивых женщин, да? Если со здоровьем всё в порядке, то будете испытывать в процессе определённое неудобство, даже если моральные принципы, и вообще ситуация не располагает. Ну просто потому, что это мимо мозга работает, на связке гормоны-феромоны. Головой вы, может, и не хотите, но организм сам по себе реагирует. А тут визуальный стимул химическим не подкрепляется. Ещё одна загадка.

Кто никакими загадками не заморачивался — так это Мелкая. Она бегала по башне, плескалась водой, металась, как розовое пушистое торнадо, иногда выбегала к морю — но останавливалась от него всё же в почтительном отдалении. Оно действительно такое большое, а она такая маленькая. На лишенцев моих Машка отчего-то производила впечатление сногсшибательное. Они глаз от неё не отрывали — ну, кроме безымянной третьей, но и она нет-нет да постреливала взглядом из-под волос, теперь наконец-то чистых. Зато, когда Мелкая сняла туфельки и носочки, чтобы вытряхнуть песок, а потом отвлеклась на минуту, носочки исчезли, как не бывало. Короткое расследование показало, что «тётя без имени» зажала по розовому, в белых кружавчиках носочку в каждом кулаке и готова покусать каждого, кто попробует их забрать. В буквальном смысле этого слова.

Мелкой было жалко тётю и жалко носочков, она никак не могла решить, чего жальче, а потому прибегла к безотказному способу преодоления любых жизненных трудностей — разревелась. Что тут началось! Криспи рухнула на колени, обняла мелкую и заревела вместе с ней, поливая слезами розовое платьице и пелеринку (тоже розовую, а вы как думали?). Сисястая дура Бритни заметалась, затрепетала округлостями, потом подхватила туфельку (розовую, да, розовую), притащила её Мелкой и начала суетливо совать в сжатый в горестном жесте кулачок. Безымянная третья попыталась забиться в угол, не нашла его в круглой комнате, зашхерилась за диван и оттуда сверкала глазами, как нашкодившая кошка. За носочки явно была готова биться до последнего клочка кружавчиков. Дрищ повёл себя как настоящий мужик — то есть драпанул со всех ног от бабских истерик. Подвела координация — запнулся об порог, посыпался по лестнице, где, судя по звуку, затормозил головой в ворота. К этому чаячьему базару добавились его унылые подвывания. Всё это случилось так моментально, что я застыл с лопатой «фискарс» в руках, в затруднении, кого бы ей охуячить, чтобы прекратить.

Но прекратилось само — Машка перестала плакать просто от удивления, заворожённо наблюдая за происходящими вокруг метаморфозами. Я немедля пообещал ей купить новые носочки, ещё более розовые. Да, я иногда бессовестно вру детям — невозможно себе представить нечто более розовое, чем уже. Но там могут быть, например, более развесистые кружавчики, тоже вариант. Мелкая согласилась на журавля в небе и великодушно позволила «тёте без имени» оставить носочки себе, хотя Криспи, кажется, была готова растерзать виновницу машкиного огорчения. Бритни всучила туфельку, угомонилась и снова застыла в безмятежности, «третья безымянная» так и сидела за диваном, а Дрища внизу уже тормошила вернувшаяся со двора жена, выясняя, что случилось и что у него болит.

— Дядя Дрищ упал и ударился! — просветила её Машка громко.

Дядя Дрищ, ага. Я подумал, что Мелкой некоторое время лучше в садик не ходить. Наше позитивное и говорливое дитя немедля донесёт до всеобщего сведения, что дядя Дрищ упал, что море большое, и что папа мыл в тазу много голых тётенек. Не, это определённо не вариант… И тут меня вдруг накрыло полнейшим сатори — етицка сила! А ведь не приведи карма, кто-то узнает о нашей дверце к морю! Это же не просто жопа будет, это же представить себе страшно, какие последствия! Ладно, люди обычно не обращают особого внимания на детскую болтовню, а ну как персонально нам не повезёт? Какое такое «большое море»? От нас ближайшее в тыще с лишним кэмэ… Кому-то станет странно, кто-то заинтересуется, а кто-то, я даже знаю кто, притащит вот эту ракушку вот в этом кармане вот этого платья… Розового.

У меня выступил холодный пот, в глазах потемнело и ножки подкосились. Вот я ж дебил несуразный! Домик мне у моря, идиоту… Мне ж до сих пор и в голову не вступило, что будет, если это дойдёт до кого не надо. Тот скромный факт, что у меня личная дверка в целый мир. Да меня у этой дверки на цепь посадят! А семью в заложники возьмут, чтоб не рыпнулся. Причём абсолютно не важно, до кого именно дойдут эти ценные сведения — до государства, до другого государства, до любой третьей или четвёртой силы — результат будет одинаков. При таких ставках полмира в порошок сотрут при случае — и будут считать, что в барышах. Полмира на целый поменяли, плохо ли? А уж одного отдельно взятого меня и вовсе никто не спросит. Ох я попааал…

— Что с тобой? — спросила озабоченно жена, поддерживая на лестнице криво ковыляющего с перевязанной головой Дрища. — На тебе лица нет!

— Головы на мне нет… — ответил я в отчаянии. — Что ж я, дурак такой, натворил!

— Ну, как натворил, так и поправишь, — у жены вера в меня иной раз выходит за границы разумного.