Арк - Дмитрий Троцкий Страница 9

На Кнопмусе сегодня был оливковый френч, ставший за последние годы для него второй кожей, и хромовые сапоги.

– Будет исполнено. И да, если мой Абрасакс позволит, с вами хотел поговорить старый друг.

Тот благосклонно кивнул.

Из темноты пещеры с высокими сводами, освещаемыми лишь тусклым светом редких факелов, к ним вышла навстречу огромная собака, внешне чем-то напоминавшая ротвейлера, но с непропорционально большой приплюснутой мордой.

Подняв умные глаза на Кнопмуса, она издала ряд щелкающих звуков.

– Извини, но мой ответ «нет». Погоди, осталось буквально несколько лет, и будет тебе столько работы, что сам запросишься обратно, – ответил Хранитель.

Пес, недовольно фыркнув, что-то цыкнул и горделиво удалился в темноту. Зафаэль посетовал:

– Жалуется чуть ли не каждый день. Засиделся, скучно ему.

– Он важную работу делает, не могу пока отпустить его. Наверное, даже я лучше бы не справился, а характер у старика всегда паршивый был. Не обращай внимания. Голованы с рождения любознательны до безумия. Погоди-ка…

Сняв со стены факел, Кнопмус опустился на корточки и осветил каменный пол. На обсиданово-черных плитах проступали красным какие-то письмена. Поинтересовался, не оборачиваясь:

– Уже и младшие послушники мертвы?

Зафаэль лишь грустно усмехнулся:

– Думал, время еще есть. Ну, значит, тянуть более нельзя. Давай прогуляемся в святилище.

Это место помнило многих. Здесь бывали величайшие ученые и философы, художники и композиторы, политики и военачальники.

Многие.

За тысячелетия камень впитал в себя поступь лучших из лучших.

Сегодня же в огромных сводах зала, тонущих в темноте, Кнопмус услышал лишь тишину.

– До сих пор поражаюсь. – Хранитель выглядел опечаленным. – Мы ведь с Инессой успели стать настоящими друзьями. Я и не припомню, когда последний раз мог кого-то назвать другом.

– Если мне не изменяет память, вы постоянно ругались.

– Ну еще бы! Спорили до хрипоты. Просто потому, что мне хотелось в чем-то убедить ее. Жаль, удавалось редко, упрямая была до безумия.

Зафаэль кивнул:

– Это точно. А помните, когда на Ильича покушались, что устроила эта чертовка?

Кнопмус невольно улыбнулся:

– Кошмар. Чуть глаза мне не выцарапала. Ты ее еле оттащил.

– Так она и мне по лицу тогда засветила. Правда, потом разрыдалась и весь китель косметикой вымазала. А что вам сказала, помните?

– «Никогда человек не был и не станет игрушкой богов. История отплатит тебе».

– Не боитесь, Абрасакс? Не абы кто такое пророчество выдал.

– Знаешь, боюсь. Действительно, боюсь. И именно поэтому я здесь. Хочу кое-что проверить. Готовь обряд Великого Прощания с Инессой. Надеюсь, что ошибаюсь, иначе Суламифь будет последней, кто взойдет на алтарь.

Вологда, 1942 год

На запасном пути стояли с раннего утра. Кругом тишина, ни единого человека. Лишь сплошные составы, составы, составы…

Внутри спали все, кроме Аркаши. Он проснулся давно, когда вагон резко дернулся: наверное, отцепляли локомотив.

Уже несколько раз выглядывал наружу, но все так же было безлюдно. Мела метель, иногда где-то вдали раздавались гудки паровоза.

«Ждать больше нельзя», – решил Аркаша.

– Папа, пожалуйста, проснись, – он тряс за плечи отца, – ну проснись, папа, папочка. Мы приехали, надо выходить.

Натан Залманович, уже даже не серый, а словно бы прозрачный, стал тенью того человека, которого они с братом с детства боготворили.

Который был для них больше чем отец – Учитель, Наставник, Друг.

Но все его силы ушли на то, чтобы попытаться довезти людей живыми. И теперь он не хотел просыпаться. Аркаша начал что есть мочи тереть ему уши, затем бить по щекам.

– Проснись, папа, проснись. Ты должен! Проснись!

Наконец отец открыл глаза. Взгляд был стекленеющим. Аркаша помнил такой взгляд по Ленинграду…

…В конце осени он работал на заводе, собирал гранаты. Возвращаясь как-то вечером домой, встретил одного давнего знакомого. Не приятеля даже, так, пересекались во дворе иногда. Они перебросились парой ничего не значащих фраз. Это было важно: что-то сказать друг другу, прежде всего для самого себя, чтобы убедиться – я не сплю, я еще жив, я не умер.

Аркаша пошел домой и вдруг услышал за спиной странный глухой звук падения. Обернувшись, увидел, что его приятель рухнул там же, где и стоял. Когда Аркаша подбежал, тот был уже мертв. В то время еще хоронили покойников, потому кинулся за врачами, милицией…

Но этот взгляд… да, тот же взгляд был у того парня при разговоре, перед тем как он упал замертво.

– Вставай. Мы должны идти.

Отец просипел:

– Надо разбудить остальных.

– Все спят. Послушай, доберемся до вокзала и позовем на помощь.

– Эти люди доверились мне, я останусь. Иди один.

– Хорошо, тогда и я останусь тут с тобой. Через пару часов умрем вместе. Согласен?

Отец с трудом приподнялся, обхватив двумя руками сына за плечи. Он казался тяжелым и огромным, хоть и был похож на оживший скелет.

Помогая друг другу, вылезли из вагона. Пока Натан Залманович сидел на промерзлой земле и отдыхал, Аркаша задвигал тяжелую дверь обратно, чтобы дать пусть крошечный, но шанс тем, кто оставался внутри.

Отдышался.

Помог встать отцу. Держась за борта вагонов, они медленно двинулись в сторону вокзала.

Это было бесконечное мертвенное царство поездов. Вагоны, вагоны, вагоны… Колеса, колеса, колеса… Рельсы, рельсы, рельсы…

Отец постоянно падал. В конце концов юноше пришлось тащить его на своей спине. Аркаша сам не понимал, как это возможно, сил не было. Лишь чудилось, что кто-то со стороны, в помощь ему, будто протянул свою могущественную длань.

Спотыкаясь, перебирались через рельсы между составами.

Снова падали.

Вокруг до сих пор никого.

Когда уже стал отчетливо виден вокзал, отец упал и не смог подняться.

– Вставай! Вставай! – закричал Аркаша. Вернее, ему казалось, что он кричит, а на самом деле лишь хрипло шипел, словно простуженная змея.

– Все, сынок. Больше ни шагу не сделаю. Нет сил. Иди, помощь зови, тут недалеко.

– Папочка, ты должен встать. Должен, понимаешь? Мне, Бобке, маме, всем. Тем, кто в вагоне. Тем, кто на фронте. Товарищу Сталину, наконец. Ты ведь большевик, ты сильный, ты должен встать. Осталось пройти самую малость. Поднимайся.