Русские вопреки Путину - Константин Крылов Страница 13

Но волнует ли это наше начальство? Оно уже убедилось в своей живучести. Оно грохнуло СССР, но не потеряло позиций — во всяком случае, в России. Ну, грохнется Россия. Делов-то…

Я не буду пользоваться стертыми клише типа «власти не нужны граждане». Это все лишний пафос. Давайте выражаться точно. Нашим начальникам нужны дезадаптированые люди, дурачки, одновременно недоверчивые и наивные, которые будут тихо ненавидеть власть, но не представлять себе жизни без нее.

Вернемся к тому же вопросу. Можно ли назвать такое состояние населения «благодетельным спокойствием», которое исцелит все раны и беды страны?

Опять вернемся к образу лежачего больного. Бывают ситуации, когда люди годами лежат в гипсе — например, после тяжелых переломов. Но вообще лежание в гипсе воспринимается как вещь тяжелая и сугубо негативная. Нормальные врачи стараются всеми способами смягчить последствия неподвижности — а в случае диагностированного срастания костей гипс снимают. И только после снятия гипса считают свою задачу выполненной.

Примерно этой логикой руководствовались те, кто одобрял — или хотя бы не осуждал — путинское уничтожение политической жизни в двухтысячных годах. В самом деле, после тысяча девятьсот девяноста первого пошла мясорубка. Отлежаться — это была вполне внятная программа. Предусматривающая, в том числе, и гипс.

Но теперь мы имеем иную ситуацию. Больной несколько отлежался и пришел в себя. При этом он обнаружил, что за то время, пока он отлеживался, врачи похозяйничали в его доме, да еще селят в его комнаты каких-то новых жильцов — в основном узкоглазых, да еще и с кинжалами. Вещички куда-то деваются, даже занавесочки улетели. Голодно, холодно, страшно. А врачи все продляют сроки пребывания в гипсе — «рано тебе еще, Ванечка, вставать, ох рано». «Лежи, Ванечка, лежи, не шевелись, мы тебе еще и ручки привяжем, а то ты ручками себе навредишь».

И возникает закономерный вопрос. Что ж такое они хотят с нами сделать, что боятся нам дать даже ручками пошевелить, даже вспомнить лишний раз о том, для чего нам ручки. «Не надо, не надо лишних движений».

Так что не надо про стабильность и столыпинские двадцать спокойных лет. Вам спокойствие нужно не для нас, а для себя. И не по формуле — «и тогда вы не узнаете Россию», а по другой — «дайте нам двадцать лет, а там хоть трава не расти». Если еще точнее — «или шах умрет, или осел». Или Россия, или русский народ, кто-нибудь да сдохнет. «А мы выйдем в дамки».

Итожим. Продление срока президентских полномочий полностью укладывается в общую линию отделения населения от политической жизни, даже чисто декоративной. Нечего быдлу даже и вспоминать, что когда-то выборы были настоящими (пусть и очень грязными).

А то, что грязнее любых грязных выборов только их отсутствие — так это ничего. Не вашего ума дело. Привыкайте сидеть дома. Дома надо сидеть.

Какую же мерзость они затеяли, что даже декоративные выборы раз в четыре года их напрягают?

Не дает ответа власть. Молчит и косит глазом.

Я буду враждебно настроен к простому народу, и буду замышлять против него самое что ни на есть дурное.

Клятва олигархов (Арист. Политика V, 7, 19)

Опубликовано в «Русском Журнале» 30 марта 2004 года

Есть такое замечательное понятие — «повод». «Повод» — ни в коем случае не «причина», а что-то вроде разрешения уже скопившейся совокупности причин произвести следствие. Типа: камешек не может быть причиной лавины, куда ему, там силы иного порядка. Но вот поводом для ее спуска он прекрасно может стать. Отдельная тема — «информационный повод». То есть событие, само по себе то ли важное, то ли нет, но создающее возможность потрепаться на какую-нибудь интересную тему, о которой давно уже хотелось поговорить. Типа: горит Манеж, что как бы дает нам право всласть поговорить о московском строительстве, о Лужкове, о памятниках архитектуры, о войне двенадцатого года (тогда в Москве тоже много чего горело), а также о жизни вообще.

Не стало исключением из общего правила и мероприятие, состоявшееся на прошлой неделе. А именно: фонд «Территория будущего» созвал некоторое количество этих самых неглупых на предмет обсуждения доклада, этим фондом подготовленного. Назывался он «Социальный либерализм — утопия или цель?» и представлял собой упражнение в жанре «как нам обустроить Россию».

Последняя фраза звучит иронически. На самом деле, ничего плохого в упражнениях в подобном жанре нет — в отличие от упражнений в жанре куда более популярном: «как нам избавиться от Этой Страны». Честная благонамеренность — пусть даже декларируемая, на уровне слов — в наших краях все еще редкая гостья, так что «это надо отметить». Скажу больше. Сам по себе текст доклада, несмотря на разношерстность собравшихся, не вызывал никаких серьезных возражений ни у кого из выступавших. Включая и вашего покорного слугу. В самом деле, давненько ведь не встречался текст, в своей позитивной части столь устраивающий решительно всех. Основные пункты из раздела «что делать» можно спокойно переписывать в любую партийную программу — что СПС, что КПРФ. В самом деле, кто скажет, что нам не нужно развитие конкуренции, не стесненной никакими привилегиями? обеспечение открытости элит? создание достаточного числа рабочих мест? преодоление неприязни между богатыми и бедными? снижение разрыва в доходах? моральное осуждение трат напоказ? развитие экономических отношений на микроуровне? эффективное самоуправление? формирование гражданской нации? преодоление всех форм национального и регионального сепаратизма и экстремизма? Да никто из вменяемых людей такого не скажет. «Все ведь правда».

Однако ж оно и настораживает. Всеобщее нежелание спорить с «вполне приемлемым» почему-то не вызывает желания на этом «вполне приемлемом» сойтись. То есть Зюганов не возляжет рядом с Хакамадою, даже если обе названные особи подпишутся под вышеприведенным списком всеми коленками. А уж само название программы — «социальный либерализм» — вызывает ощущение насильственной случки ужа с ежом. Но, собственно, почему? Это, как минимум, интересно. Почему слово «социальный», на мой, по крайней мере, слух (и судя по всему, не только мой), до такой степени несовместимо с «либерализмом»?

Опять же, обратимся к словам. Примем, что либерал — это человек, ценящий свободу, причем необязательно свою собственную: есть же трогательные примеры героев, отдававших жизнь за чужую свободу. Но что такое свобода? Оставим на время философские измышления о «внутренней свободе» и «свободе для чего-то высшего»: это все, конечно, есть, но есть же и кондовняк. И мы все его знаем. Свобода есть возможность делать что хочешь, «и чтобы никто не мешал и не наказывал». Вот и все. Дальше начинаются сложности: есть разные сферы, где можно быть свободным. От собачьей свободы «где хочу пописаю, где хочу покакаю» или «свободы дать в рыло» и вплоть до «свободного владения темой» в разговоре. Правда, для реализации этих свобод, как правило, нужны дополнительные условия. Свобода дать в рыло бессмысленна, если у тебя слабые лапки. Потому что свобода — это всегда свобода какой-то силы. И, соответственно, свобода — это свобода сильного. Слабому свобода не нужна, потому что он все равно не может ей воспользоваться. «Рад бы, да нечем». Что противостоит свободе? Принуждение. То есть ситуация, когда приходится «не делать того, что хочешь, а делать то, чего не хочешь». Принуждение выступает в двух видах. Во-первых, в виде помехи: «за руки держат», «не дают». И, во-вторых, в виде наказания: «в ответ по морде дали», «повинтили», «в тюрягу упекли». Помеха отличается от наказания тем, что помеха мешает совершить желательное тебе действие (или бездействие), а наказание — насладиться его плодами. То есть опять же: условием свободы является слабость тех сил, которые могли бы — и хотели бы — помешать свободному человеку реализовывать свою свободу или наказать его за это.