Исповедь единоросса. Как я проиграл выборы - Валерий Федотов Страница 14

Первое исследование оказалось показательным. Показательным был уровень брака – после отсева остались результаты опроса полутора тысяч респондентов. По состоянию на середину сентября 2011 года, рейтинг «ЕР» в округе составлял 45 %, личный рейтинг кандидата в депутаты ЗакСа Санкт-Петербурга Федотова Валерия – 0 % (выдержки из той социологии можно посмотреть в конце главы). И показательна была моя реакция – мне понравилось. Результаты этой социологии вызывали доверие. Я знал, что на улице у меня не попросят автограф, – руководитель исполкома партии в районе имеет образ кого угодно: статиста, бюрократа в нарукавниках, человека-телефона, только не узнаваемого политика. Я правда был вполне доволен – четверть миллиона были потрачены эффективно.

Еще исследование продемонстрировало, что район не знает (и не признает) назначенных авторитетов. Портфель и кресло, умноженные на служебную машину, воспринимаются как функция, которой положено отвешивать порцию «ку». Но цитировать мнение таких авторитетов, и тем более прислушиваться к нему дураков нет. То есть еще раз: в одном из старейших районов Питера, где каждый второй житель – заслуженный лидер общественного мнения, не было ни одного «народного паровоза», готового вписаться за «ЕР» или хотя бы не демонстрировать свою враждебность. Действующая районная власть, действующие муниципальные власти трех муниципальных образований, лояльные им ЛОМы [4] , судя по исследованию, реальным авторитетом не обладали. Эти выводы сэкономили деньги, отложенные «на сотрудничество», и не дали пойти по ложному пути.

Исследование помогло и в другом. Когда мы на старте кампании показательно мерялись с районной администрацией толщиной своих потенциалов и уровней притязаний (сражались над контролем за избирательным процессом), аргумент о том, что в районе нет нормальных людей, готовых за 84 дня вытянуть рейтинг кандидата с нуля до бесконечности за счет силы своего авторитета, потому что, если бы они были, эти люди, то глава не курил бы нервно бамбук со своими 16 % узнаваемости, набранными за целых 2,5 года работы (и это при условии, что «у нас все схвачено»), – так вот этот аргумент оказался решающим. Нас оставили на своей страх и риск, и кампанию в итоге мы вели самостоятельно – в рамках, куда нас до этого загнал район.

Но вторую социологию я заказывать не стал – выяснилось (хорошо, что не потом), что нам меняли обложки и ФИО, а сами цифры и графики ходили по кругу, перепродаваясь от кандидата к кандидату: в стандартном исследовании было много общего про политические расклады и шансы каждого игрока, это был сезонный товар, который пользовался одинаково повышенным спросом у кандидатов и их конкурентов.

Очаровательные кандидатши психологических наук грустили по мне и моей кампании. С сентября по ноябрь я как минимум три раза получал настойчивые предложения потратить деньги – простите, провести социологию. О социологии тосковал и мой начальник штаба. В итоге мы договорились о том, что я принимаю на себя риск работы «вслепую». Я вовсе не сошел с ума: социология валялась под ногами. В активный период избирательной кампании ею занимались все СМИ, политологи, партии. Здесь были исчерпывающие данные по изменению рейтинга «ЕР». Что касается личных успехов, то уровень своей узнаваемости я замерял на встречах и улицах округа. Логика была следующей: если обычные люди должны проголосовать за меня 4 декабря, значит, они должны: а) знать меня, б) желать проголосовать за меня, то есть активно симпатизировать при моем виде и появлении. И если я встречаюсь со своими избирателями каждый день и хожу ногами по территории округа, то их реакция – это и есть мой рейтинг. Такая позиция поставила крест на фокус-группах – еще одной излюбленной социологической примочке.

Я объявил, что забиваю болт на фокус-группы, в первый же день работы штаба, когда кто-то только попытался заикнуться об этом. Мы создавали инновационный продукт на существующем партийном рынке, и было бы безрассудным проверять его частями и за деньги (на самом деле я процитировал великого Стива Джобса, чью позицию по фокус-группам я полностью разделил). Я сказал, что рассматриваю любое предложение о фокус-группе как попытку переложить ответственность на чужие плечи и получить индульгенцию в случае будущей неудачи. Вопросов не прозвучало.

За полтора месяца до выборов мы организовали call-центр. Если называть вещи своими именами, это был говорящий будильник, который доставал людей звонками в неурочное время, так как специализировался на борьбе с лентяями, сонями и прочими несознательными гражданами, которые могли не дойти (забыть, проспать) до избирательного участка. Звонить мы собирались по накопленной базе сторонников «ЕР» и/или Федотова, куда должны были стекаться контакты со всех дворовых встреч, разговоров с коллективами, а также номера, добытые агитаторами во время поквартирных обходов, и т. д. Забегая вперед, скажу, что, вместо запланированных 20 000 фамилий, в базе с трудом собралось около 5000, то есть штаб провалил эту работу.

Вторая важная роль call-центра заключалась в снятии социологии: каждый день общительные девушки обзванивали определенное количество жителей округа, задавали вопросы и собирали ответы. Эти данные еженедельно обобщались, запаковывались в файлик и передавались мне по понедельникам на заседании штаба.

Когда появились первые успехи, я бегал с отчетом как школьник. Мне хотелось общения, зайти во все кабинеты и между делом поделиться своими достижениями. Помню, что с бумагами в руке я нарезал круги, как гончая на охоте. Звонил начальникам, друзьям и маме. Было очень приятно сдержанно сказать: «Мама, привет, да, все в порядке, работаем, рейтинг растет, еще два пункта вверх» – и дальше вслушиваться и всматриваться в реакцию, запоминать эти сладкие моменты и заранее примеривать на себя значок депутата.

Надо ли говорить, что выходные для меня превратились в одно большое ожидание? Особенно невмоготу стало за пару недель до дня голосования. Я чуть ли не бисером начал вышивать по субботам и воскресеньям – в те крохи свободного времени, которые чудом оставались после дворовых встреч, публичных выступлений, кулуарных расшаркиваний в кабинетах и блоггерских битв на «Фонтанке», – чтобы побыстрее наступал понедельник.

Но именно в последние 2–3 недели начальник штаба перестал передавать мне папку с результатами. Он съезжал с темы под разными предлогами. Настойчивые просьбы и требования не помогали – была занята позиция «я-ничего-не-вижу-и-не-слышу», и достучаться до него (и его совести, к которой я, естественно, взывал) было нереально. Знаете, как он потом объяснял свое «плохое поведение»? Непредсказуемостью рейтинга. Наши кривые (кандидата Федотова и партии «ЕР») то сближались, то удалялись, превращались в синусоиду и вытягивались в параллель. Они устраивали дурацкую свистопляску, и эти безумные скачки случались вне зависимости от того, что мы делали или не делали. Ближе к выборам разбег стал таким, что предполагать что-либо среднее стало невозможно.

Всеми правдами и неправдами мы пытались выяснить, что происходит с социологией в других районах и штабах. В одной из приватных бесед за стаканчиком виски мне рассказали, что такими секретными данные социологии еще никогда не были: якобы общие цифры по Питеру видели только 5–6 человек в региональном штабе «ЕР», и то бумаги им передавались в отдельном кабинете под роспись.