Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву - Руслан Хасбулатов Страница 18

Таким образом, смысл и содержание понятия «государственно-монополистическая собственность» отражены уже в самом ограничении экономической свободы человека. Государство через множество различных отраслей и ведомств непосредственно владеет, использует и распоряжается, по сути, всеми видами материализованных объектов, созданных трудом человека, выделяя последнему лишь минимальные средства для поддержания его способности к труду. Человек, гражданин никак не влияет на производительные силы (или факторы производства) — землю, капитал, промышленность, рабочую силу, технологии и пр. Он, по сути, крепостной, поскольку отчужден от факторов производства государством.

Это отчуждение — естественное следствие запрета принципа частной собственности, что ведет к полному отрицанию экономической свободы. Реализация государственно-монополистической собственности происходила через отраслевые министерства, а позже, к концу эпохи Горбачева, — через некие «концерны», в которые преобразовывались эти министерства (например, Газпром, РАО «ЕЭС» и др.). При этом суть не меняется, поскольку «концерны» (и новые «банки») не становились агентами рынка, действующими в конкурентной среде на базе законов спроса и предложения, призванными обеспечивать потребности людей, общества. Таким образом, государственно-монополистическая собственность — это материальная база, фундамент государственно-монополистического социализма. Это — коротко о моей концепции позднего социализма, который сформировался на стадии своего начавшегося разложения.

Десятилетиями в стране доминировала государственно-монополистическая собственность, которая не давала экономике развиваться эффективно. Государственно-монополистическая собственность не ориентирована на человеческие потребности, на ресурсосбережение, уменьшение фондоемкости, снижение цен на товары и услуги. Затратная философия и игнорирование интересов общества — это врожденные свойства государственно-монополистической собственности, от которых можно избавиться, лишь полностью изменив сами основы (механизмы) действия этой собственности (что, однако, не означало, что эту собственность надо либо уничтожить, либо передать сомнительным лицам за гроши).

…Непрерывное ухудшение качества продукции стало устойчивой тенденцией и внушало тревогу множеству людей в отношении самих судеб социализма. Ответом на эту негативную тенденцию стало тотальное планирование в рамках единой государственной собственности, — что, однако, усилило противоречия и породило своеобразную экономику дефицита. Движущей силой системы были только жесткие приказы из центра, чаще всего вызывающие эффект, обратный желаемому.

Поскольку неэффективность социалистической экономики стала очевидной не только для «низов», но и для «верхов» — с целью «оздоровления» ситуации на протяжении многих лет использовался одни и тот же метод. Для этого создавалось новое министерство, новое учреждение или подразделение, увеличивался персонал, призванный «руководить» и «контролировать». В результате народное хозяйство перестало выступать как единый народно-хозяйственный комплекс, внутренне связанный, «сцепленный» процессами разделения труда. На пути этих процессов находились министерства и ведомства, разорвавшие эти связи.

Союзные министерства, ведомства и «их» правительство, располагая самыми обширными функциями и реальными рычагами власти, солидной финансовой базой, всецело и в полном объеме стали заниматься непосредственным управлением. Провинции и даже действующие в них всесильные комитеты КПСС все больше лишались реальной экономической власти, хотя в них доминировала «иллюзия обладания экономической властью».

Для наглядности приведу пример: принято считать, что в области (крае) все дела вершил обком КПСС и прежде всего его первый секретарь. Так, кстати, казалось не только широкой общественности, но порой даже самим секретарям этих комитетов. На самом деле воздействие обкома партии на экономику области (края) всегда было весьма незначительным, особенно когда речь шла о крупных — союзного подчинения предприятиях (объединениях). Такие предприятия подчинялись центральным министерствам в Москве. Обком (крайком) КПСС и его секретарей директора таких крупных предприятий вежливо игнорировали, стремились не раздражать их, ладить с ними и т. д. Но смысл деятельности директоров состоял в том, чтобы проводить в жизнь планы и установки центрального министерства, «выколотить» из региона и его населения все возможное — при самых минимальных затратах на социальные цели, охрану окружающей среды, развитие местной инфраструктуры и т. д. Так обескровливались регионы и укреплялась экономическая власть союзной бюрократии.

«Министерская система» объективно была призвана к тому, чтобы вести деятельность хотя и нецеленаправленную, но логически вытекающую из ее задач — противоречащую социально-привлекательным интересам общества, в особенности того региона, в пределах которого действовали предприятия союзного значения. Чем крупнее предприятие, чем важнее его продукция с точки зрения общегосударственных интересов, тем больший конкретный ущерб его деятельность приносила региону, тем меньше оно учитывало интересы «территорий». Отсюда — мой термин: «иллюзия обладания экономической властью». Каждое предприятие имело свой пятилетний и годовой план — заказ, объемы капиталовложений, лимиты по материально-техническому снабжению, параметры роста и т. д. И все это утверждалось в центре, в частности в Госплане СССР, по представлению союзного министерства — какой обком или горком КПСС реально мог влиять на его политику?

При таком подходе в руках местных властей, и прежде всего партийных, а также Советов реальным был лишь один-единственный рычаг, с помощью которого они решали местные социальные проблемы. Рычаг этот приобрел буквально универсальное значение — это привлечение новых государственна капиталовложений в регион. Только новое строительство так или иначе давало надежду на увеличение занятости, развитие инфраструктуры и т. д. Поэтому, не имея возможности непосредственно воздействовать на экономику области, края, автономии, каждый вновь избранный парт-секретарь быстро собирал свой чемодан и летел в Москву — бить челом могущественным союзным министерствам, кланяться чиновникам «своего» министерства, Госплана и Минфина, заручаться поддержкой ЦК КПСС — затем опять бегом — в министерство, оттуда (бегом) — уговаривать влиятельных чинов в правительстве — «поддержать» строительство нового объекта на «его» территории.

Так и появлялось на бескрайних просторах СССР огромное число новостроек, не обеспеченных ни рабочей силой (неоднократно писалось, что на каждую стройку приходилось в среднем не более 15–16 работников, а число самих строек «долгострек» превышало в 80-е тт. 300 тыс. единиц), ни капиталовложениями, ни материально-техническим снабжением по соответствующим нормативам не обеспеченных. Их «выбивали» — и право же, трудно винить тех, кто их «выбивал». Из благих побуждений им приходилось соглашаться на любые новостройки: АЭС в непродуманном месте или какой-либо крайне вредный для населения и окружающей среды химический завод-гигант без очистных сооружений, бумажные комбинаты вблизи Байкала и т. д.

Таким было знаменитое «всесилие» партийных властей на местах. Еще хуже картина выглядела в сфере воздействия на экономические процессы в Центре. По моим наблюдениям, здесь своеобразная централизация достигла такой «стадии зрелости», когда не только влияние ЦК КПСС на отраслевые министерства оказывалось ничтожным, но даже правительство, его глава и многочисленные заместители союзного премьера нередко (не зная существа дела) поддерживали, защищали, отстаивали то, на чем настаивали отраслевые союзные министерства.