Измена. Знаем всех поименно! - Владимир Бушин Страница 2

Но тут от Яковлева-литератора мы уже переходим к Яковлеву-политику. Мы слышали от него назидательные поучения в таком роде: «Тот, кто не знает азбуки и арифметики политики, ее логики, не может рассчитывать на успех». Сам он, видимо, «азбуку и арифметику» знал, но до поры знания свои не показывал.

С именем Яковлева, в частности, было связано обострение обстановки в Литве. «Само по себе в этой жизни, в этом мире ничего не происходит. Многое лежит в нашем прошлом.

Однако главное, думается, все же в том, в чьих руках находится важнейший рычаг, влияющий на формирование общественного мнения. Я имею в виду средства массовой информации. Кто владеет ими, тот и влияет на настроение и поведение людей… И давайте спросим себя. Если изо дня в день в течение года или двух (а если пяти? — В. Б.) идет охаивание ценностей социализма по радио, телевидению, на страницах печати, останутся ли равнодушными люди? Конечно, нет. В особенности, если делается это профессионально, четко и организованно», — так говорил в то время секретарь временного ЦК Компартии Литвы (на платформе КПСС) В. И. Швед. Вопреки ему Александр Николаевич Яковлев высказал мнение, что средства массовой информации только объективно отображают те процессы, которые протекают в реальной жизни.

Но разве не очевидно, что изображать прессу всего лишь бесстрастным зеркалом жизни и есть незнание азбуки? Однако трудно все-таки допустить, что человек, дошедший до таких заоблачных вершин политической иерархии, не знал бы слов В. И. Ленина о том, что печать — самое сильное, самое острое оружие партии, что печать не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор.

Уж Александр Николаевич должен был это знать, ведь он, как известно, являлся секретарем ЦК по идеологии, и наша пресса, в которой тогда произошли большие кадровые перемены, являлась прямым результатом неусыпных его забот!

27 ноября 1989 года, выступая по Центральному телевидению, т. Яковлев между прочим сказал: «Мы исповедовали двойную и тройную мораль». В этой коротенькой фразе было две большие неясности. Во-первых, кто это «мы» — члены ЦК? работники нашего посольства в Канаде? сотрудники Института мировой экономики? лично т. Яковлев? Во-вторых, когда это было — в тридцатых годах? в октябре 1987 года? 26 ноября 1989-го? Я думаю, Александр Николаевич Яковлев как был, так и есть человек, исповедующий и двойную, и тройную мораль. И именно благодаря этому он и вознесся и парит то ли над Иваном Великим, то ли над статуей Свободы.

Москва 1991

На первой полосе «Московских новостей» помещен скорбный портрет Яковлева в полный рост. Ну такой скорбный, что сразу невольно вспомнились строки классика:

Прибежали в избу дети, второпях зовут отца:

Тятя! Тятя! Нам в газете притащили мертвеца…

Да, именно мертвеца. Ведь над портретом для ясности еще и написали аршинными буквами: «НИКОМУ НЕ НУЖЕН». Ведь о живом человеке гак не скажешь. И тут вспоминается другой классик:

Как тяжко мертвецу среди людей

Живым и страстным притворяться!

Но надо, надо в общество втираться,

Скрывая для карьеры лязг костей…

Вглядываешься в портрет, и тебе мерещится: вот сейчас сделает он шаг, или поднимет руку, или обернется, и ты услышишь этот лязг, эту похоронную музыку демокрадии…

Тут же редакция язвительно корит кремлевских чиновников, которые-де «считают себя свободными от исторических и человеческих обязательств» перед отцом русской демокрадии, т. е. не помогают ему втираться в общество, а, наоборот, препятствуют, не считаясь с тем, что ему скоро восемьдесят…

Продолжение темы на восьмой странице. Шапка: «В год 80-летия «архитектора перестройки» (почему два последних слова в кавычках? — В. Б.) выяснилось: симпатий к идеологу новой России (почему два последних слова без кавычек? — В. Б.) у сегодняшней власти резко убавилось». Здесь же еще два портрета отца-архитектора. Один веселенький, с улыбочкой: беседует с Путиным. Видимо, запечатлен момент, о котором он ниже рассказывает корреспонденту газеты Михаилу Гохману. Меня, мол, как бездомную дворнягу, без конца обижают кремлевские чиновники: лишили «вертушки», содрали правительственный номер с моей машины, их телефонистки мне хамят, но «когда речь зашла о моем «откреплении» от поликлиники (лучше бы сказать «откремлении», поскольку речь идет о Кремлевке. — В. Б.), я сказал об этом Путину. Он возмутился, дал выволочку управляющему делами». Вот по причине такой победы Яковлев на фотке и улыбается, лязгая костями. Но под фоткой опять укоризненная надпись: «Владимир Владимирович раньше благоволил к Александру Николаевичу». А теперь?..

Второй портрет — справа на отлете. Это обложка книги Яковлева «Сумерки»: мрачнейший, изрезанный морщинами, бледный лик как бы вылезает из «Черного квадрата» Малевича. Это надо понимать так: вот, мол, каким стал отец демокрадии, после того как президент-демокрад перестал ему благоволить.

Над фотографиями и текстом беседы с Гохманом как бы заголовок, что ли: «Моя-то судьба — хрен с ней…» Это собственные слова Яковлева из беседы. Согласитесь, странно видеть академика с такими простецкими речениями, как «хрен», на устах. Но тут невольно вспоминается, что Отец и раньше не отличался изяществом слога, а уж теперь-то, когда Путин и Швыдкой довели культуру страны до такого уровня, что гомик Борис Моисеев (сам не видел, рассказывала Галина Вишневская) прямо на сцене скинул штаны и показал телезрителям державы все свое обветшалое единоличное хозяйство, — уж теперь-то…

В принципе я вовсе не против острого словца, порой и сам к нему прибегаю. Это дало основание чувствительному Евгению Лесину сказать недавно в «Независимой газете» по поводу моей новой книги «Гении и прохиндеи» (издательство «Алгоритм», 2003 г.) даже так примерно (цитирую по памяти): «Владимир Бушин — фигура грандиозная во всех отношениях. Поэт, критик, фронтовик. По сравнению с ним Проханов и Бондаренко — образцы галантности и толерантности. Бушин ругается со всеми… Бушин — злой человек…» и т. д. Ну правильно. Только не очень. Во-первых, не ругаю же я, допустим, хотя бы Макаренко, Шолохова, Леонида Соболева. И не ругаюсь с Михаилом Алексеевым, Расулом Гамзатовым, Юрием Бондаревым… Не ругал я Молотова, Косыгина, Громыко. И не ругаюсь с Александром Лукашенко, Фиделем Кастро, Владиславом Ардзинбой… Совсем наоборот! Во-вторых, ну какой же я злой? Вон же Станислав Куняев, лучший инженер человеческих душ Цветного бульвара, как мог видеть Лесин в предисловии, признается: «Всегда, когда читаю статьи Бушина, я хохочу, негодую, печалюсь…». Прежде всего — хохочет! Но разве при виде злости хохочут? А что писал незабвенный Коля Глазков?

Ты, Володя Бушин, мудр.

Мысль твоя — как перламутр!..

Уж Коля — царство ему небесное — зря не сказал бы. А где ж в перламутре злоба?..

В-третьих, если серьезно, то были в моей-то жизни блаженные времена, когда я писал уж такие разлюбезные статьи о многих — о Николае Ушакове, Юрии Трифонове, Семене Шуртакове, Светлове, Симонове, Анатолии Калинине, Владимире Карпеко, Михаиле Алексееве, Василии Федорове, Сергее Викулове… Это очень разные писатели, но все они — советские патриоты. А о ком я пишу сейчас? О мерзких оборотнях, о злобных клеветниках, о прохиндеях. И нет таких слов, которые для их характеристики были бы чрезмерны.