Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин Страница 2

Однако еще до того, как отзвучали восторженные речи, переговоры о будущем мире пошли совсем не в том ключе, который провозглашали организаторы конференции. Победители споткнулись уже на первом вопросе.

Окончание войны, по инициативе американского президента, должно было начаться с подписания перемирия между сражающимися сторонами. Это была не первая мирная инициатива Вильсона; как и предыдущие, она не вызвала восторга у «союзников».

«Не лучше ли нанести немцам поражение и дать немецкому народу возможность почувствовать подлинный вкус войны, что не менее важно с точки зрения мира на земле и лучше, чем их сдача в настоящий момент, когда германские армии находятся на чужой территории» — полагал Ллойд Джордж. В том же духе был настроен британский дипломат X. Рамболд: «Было бы тысячекратно обидно, если бы мы прекратили битву до того, как разобьем их полностью на Западном фронте. Мы обязаны загнать их в их звериную страну, ибо это единственная возможность показать их населению, что на самом деле представляет собой война» {7}. Петэн, Першинг и Пуанкаре настаивали на энергичном продолжении боевых действий. В Штатах республиканцы напоминали Вильсону старый лозунг генерала У. Гранта: «безоговорочная капитуляция». Противник президента сенатор Г. Лодж требовал «идти в Берлин и там подписать мир» {8}.

Мало того, немцы могут воспользоваться перемирием, считал Ллойд Джордж, перегруппировать свои силы и возобновить боевые действия {9}. Английский премьер был недалек от истины. Как только ход союзнического наступления в начале октября 1918 г. приостановился, в правительстве М. Баденского возродились надежды, что положение не безнадежно. Людендорф приободрился и заявил, что «всеобщий коллапс можно предотвратить» {10}. Как следствие, продолжение наступления французской армии встретило упорное сопротивление немцев.

Столкнувшись с открытой оппозицией своим взглядам, Вильсон был вынужден обмениваться нотами с немцами без оповещения своих «союзников». Споры с ними длились бы еще долго, если бы представитель президента ультимативно не потребовал от «союзников» принять американские условия мира. В противном случае Хауз пригрозил заключением сепаратного мира с Германией. Можно представить, какое влияние оказал этот ультиматум на «союзников», в финансовом и материальном плане уже давно и полностью зависевших от своего американского партнера {11}. По словам Дж. Кейнса: «Европа находилась в полной зависимости от продовольственных поставок из Соединенных Штатов, а в финансовом отношении вообще, абсолютно была в их милости. Европа не только была должна Соединенным Штатам более того, чем могла заплатить, но и нуждалась в дальнейшей массированной поддержке, которая только и могла спасти Европу от голода и банкротства. Никогда еще ни один философ не держал в руках подобного оружия, связывающего правителей этого мира» {12}.

Как ни странно в Германии инициативы Вильсона также не встретили особого энтузиазма. Генерал Э. Людендорф утверждал: «Условия перемирия стремятся нас обезоружить… если… требования будут направлены на умаление нашего национального достоинства или лишат нас возможности защищаться, то наш ответ будет, во всяком случае, отрицательным» {13}. Военно-политическая элита, несмотря на подавляющее превосходство противника, истощение ресурсов и голод в собственной стране, горела желанием продолжать войну. Людендорф заявлял: «Чтобы добиться мира, нам нужно было военной победой поколебать положение Ллойд Джорджа и Клемансо. До того о мире нечего было и думать… я не мог верить в какой-либо достойный нас мир» {14}.

Однако в словах Людендорфа уже звучали нотки пессимизма: «В общем, наши войска дрались хорошо, но некоторые дивизии… явно неохотно шли в атаку; это наводило на определенные размышления… С другой стороны, такие факты, как задержка войск у найденных складов и поиск отдельными солдатами продовольствия в домах и дворах, приводили к тяжелым сомнениям. Эти явления указывали на недостаток дисциплины… Отсутствие старых кадровых офицеров сильно давало о себе знать… К тому же в первой половине войны рейхстаг смягчил дисциплинарные взыскания… был отнят самый действенный способ дисциплинарного взыскания, а именно замена строгого ареста подвешиванием… В другое время смягчение наказаний пошло бы на пользу, но теперь оно оказалось роковым… Антанта своими значительно более строгими наказаниями достигала большего, чем мы» {15}.

Но если на фронте военная дисциплина в той или иной мере еще сдерживала эксцессы и брожения, то в тылу уже вовсю бушевала революция. Так же, как и годом раньше в России, в Германии «большинство запасных частей… перешли на сторону революционеров» {16}. Г. фон Дирксен вспоминал об октябре 1918 г.: «Германия — прямым ходом движется к революции… Повсюду маршировали матросы с красными флагами… В начале ноября был «захвачен» Магдебург, и стало вопросом нескольких дней, когда и Берлин постигнет та же участь». В Германии ясно ощущалась смертельная опасность «всеобщего хаоса и замедленного падения в пропасть… Коммунисты захватили власть… в Бремене, Саксонии и в Руре…» {17}.

Немецкие последователи русских большевиков — независимые социалисты и спартаковцы требовали немедленного мира на любых условиях. Социал-демократы хоть и голосовали за продолжение войны, но уже 7 ноября в день годовщины русской Октябрьской революции выдвинули ультиматум, требующий немедленного отречения кайзера и канцлера. Двусмысленную позицию СДПГ, прежде верной опоры существующего порядка, объяснял их лидер Ф. Эберт: «В тот вечер в городе происходят двадцать шесть митингов… мы должны выдвинуть ультиматум от лица всего общества, в противном случае все перейдут на сторону независимых социал-демократов» {18}. Социал-демократы и генерал Тренер, чтобы перехватить инициативу у независимых и спартаковцев, сами стали создавать Советы, направляя туда надежных офицеров и членов партии.

В начале ноября над Берлином развевались красные флаги. К. Либнехт провозгласил свободную Германскую социалистическую республику. Транспаранты над демонстрациями, отличавшимися чисто немецкой дисциплиной, требовали «Свободы, Мира, Хлеба!». Солдаты массами переходили на сторону восставших. Генерал Тренер сообщал Вильгельму II, что армия больше не будет подчиняться ему. Это заявление подтвердили все высшие чины германской армии: «Войска не выступят против своей страны… Они хотят лишь одного перемирия немедленно» {19}. Рейхстаг походил на Петроградский Совет солдатских и рабочих депутатов. Принц М. Баденский передал власть социал-демократам во главе с Ф. Эбертом. Офицеры и кадеты, пытавшиеся организовать сопротивление, были быстро подавлены. Бавария провозгласила себя независимой социалистической республикой.