Россия не Запад, или Что нас ждет - Сергей Кара-Мурза Страница 28

Если пробежать мысленно все стороны жизнеустройства, то увидим, что в 90-е годы реформаторы пытались переделать все системы, которые сложились в России и СССР, по западным образцам.

Была, например, у России своеобразная школа. Она складывалась в длительных поисках и притирке к социальным и культурным условиям страны, с внимательным изучением и зарубежного опыта. Результаты ее были не просто хорошими, а блестящими, что было подтверждено объективными показателями и отмечено множеством исследователей и Запада, и Востока. Нет, эту школу было решено кардинально изменить, перестроив по специфическому шаблону западной школы, сконструированной во время Великой французской революции.

Сложилась в России, за полвека до революции, государственная пенсионная система, отличная и от немецкой, и от французской. Потом, в СССР, она была распространена на всех граждан, включая колхозников. Система эта устоялась, была всем понятной и нормально выполняла свои явные и скрытые функции — нет, ее сразу стали переделывать по неолиберальной англосаксонской схеме, чтобы каждый сам себе, индивидуально, копил на старость, поручая частным фирмам «растить» его накопления.

Сложился в России, примерно за 300 лет, своеобразный тип армии, отличный от западных армий с их традицией наемничества (само слово «солдат» происходит от латинского «soldado», что значит «нанятый за определенную плату»). Никаких военных преимуществ контрактная армия не имеет, отечественные войны всегда выигрывает армия по призыву, которая выполняет свой священный долг. Такая армия стране и народу нужна и сейчас — но ее сразу стали ломать и перестраивать по типу западной наемной армии.

Наша система высшего образования складывалась почти 300 лет. Это— один из самых сложных и дорогих продуктов русской культуры, это и матрица, на которой наша культура воспроизводится. Уклад нашей высшей школы, организация учебного процесса и учебные программы— это инструменты создания особого типа специалистов с высшим образованием, интеллигенции. Заменить все эти выработанные отечественной культурой инструменты на те, что предусмотрены болонской конвенцией, — значит исковеркать механизм воспроизводства культуры России.

Имитация Запада стала принципиальным выбором. В сфере хозяйства самой крупномасштабной имитацией была попытка переделать советское хозяйство по шаблонам англосаксонской рыночной системы. Л. Пияшева писала в 1990 г.: «Когда я размышляю о путях возрождения своей страны, мне ничего не приходит в голову, как перенести опыт немецкого «экономического чуда» на нашу территорию… Моя надежда теплится на том, что выпущенный на свободу «дух предпринимательства» возродит в стране и волю к жизни, и протестантскую этику». [28]

Кредо имитатора — найти «чистый образец» и скопировать его в своих условиях. Это совершенно ложная установка, противоречащая и науке, и здравому смыслу. Известно, что копирование принципиально невозможно, оно ведет к подавлению и разрушению культуры, которая пытается «перенять» чужой образец. При освоении чужих достижений необходим синтез, создание новой структуры, выращенной на собственной культурной почве. Так, например, была выращена в России наука, родившаяся в Западной Европе, так был создан «конфуцианский капитализм» в Японии.

Попытка заменять автохтонные системы России на западные симулякры очень много сказала нам и о России, и о Западе. Все признаки, которые отличают Россию от Запада как цивилизацию, мы здесь рассмотреть и даже перечислить не можем. Постараемся нарисовать два образа крупными мазками, не надеясь получить портреты в академической манере. Наша цель— выявить главное ядро признаков, показывающих фундаментальную несхожесть двух наших цивилизаций.

Источником главных цивилизационных различий является, как говорят, несхожесть центральных мировоззренческих матриц («образа истинности»). Эта несхожесть обозначается или описывается разными способами.

Прежде всего, целый ряд ведущих мыслителей Запада сходятся в том, что совмещение Реформации и научной революции привели к колоссальной культурной мутации, которая и привела к возникновению новой, «современной» цивилизации модерна. Суть этой мутации— «расколдовывание мира», его десакрализация.

Новое время, порожденное чередой религиозных, научных и социальных революций, означало глубокое изменение в центральной мировоззренческой матрице, на которой велась «сборка» наций Запада Нового времени. Как писал немецкий богослов Р. Гвардини, одним из главных изменений было угасание религиозной восприимчивости.

Он поясняет: «Под нею мы разумеем не веру в христианское Откровение или решимость вести сообразную ему жизнь, а непосредственный контакт с религиозным содержанием вещей, когда человека подхватывает тайное мировое течение, — способность, существовавшая во все времена и у всех народов. Но это означает, что человек нового времени не просто утрачивает веру в христианское Откровение; у него начинает атрофироваться естественный религиозный орган, и мир предстает ему как профанная действительность» [91].

М. Вебер в работе «Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира» писал: «Если рациональное эмпирическое исследование последовательно расколдовывало мир и превращало его в основанный на причинности механизм, оно со всей остротой противостояло этическому постулату, согласно которому мир упорядочен Богом и, следовательно, этически осмысленно ориентирован. Ибо эмпирически и тем более математически ориентированное воззрение на мир принципиально отвергает любую точку зрения, которая исходит в своем понимании мира из проблемы «смысла» [92].

Утрата смысла бытия — большая и сложная проблема Запада (русские философы начала XX века считали это его трагедией). Это проблема не социальная, а именно цивилизационная, она формирует жизнь всех, кто овеян «духом капитализма».

Вебер писал: «Люди, преисполненные «капиталистического духа», теперь если не враждебны, то совершенно безразличны по отношению к церкви… Если спросить этих людей о «смысле» их безудержной погони за наживой, плодами которой они никогда не пользуются и которая именно при посюсторонней жизненной ориентации должна казаться совершенно бессмысленной, они в некоторых случаях, вероятно, ответили бы (если бы они вообще пожелали ответить на этот вопрос), что ими движет «забота о детях и внуках»; вернее же, они просто сказали бы (ибо первая мотивировка не является чем-то специфическим для предпринимателей данного типа, а в равной степени свойственна и «традиционалистски» настроенным деятелям), что само дело с его неустанными требованиями стало для них «необходимым условием существования». Надо сказать, что это действительно единственная правильная мотивировка, выявляющая к тому же всю иррациональность подобного образа жизни с точки зрения личного счастья, образа жизни, при котором человек существует для дела, а не дело для человека» [93, с. 89].