Великий уравнитель - Вальтер Шайдель Страница 29

Отдельно поражает тенденция к концентрации городской недвижимости среди еще меньшей части населения. Археологические исследования показали, что все роскошные дома и многие из более скромных зданий были построены на остатках предыдущих жилищ меньшего размера. Со временем относительно эгалитарное распределение жилья (и, возможно, богатства), которое часто (и спорно) ассоциируется с принудительным расселением римских ветеранов в 80 году до н. э., постепенно сменилось неравномерным распределением, в основном за счет средних домохозяйств, которые вытеснялись из городской структуры. После того как место военной массовой мобилизации и распределения сверху вниз заняла стабильная автократия, за ней последовала поляризация. Высокая смертность и частичная наследуемость не смогли распределить активы и выровнять социальную пирамиду, а только обеспечивали рециркуляцию внутри элиты [99].

Археологические раскопки жилищ в общем случае указывают на то, что под римским владычеством стратификация усиливалась. Как мы более подробно обсудим в главе 9, распределение жилых домов по размерам в Британии и Северной Африке при римском правлении стало более неравномерным, чем раньше, и в зависимости от набора данных то же может оказаться верным и в отношении самой Италии. Это неудивительно: хотя империя и приносила непропорционально большие выгоды тем, кто находился на вершине власти или близко к ней, она также благоприятствовала накоплению и концентрации богатства в более широких кругах элиты. В первые 250 лет империи разрушительные войны и другие конфликты были по историческим меркам редки. «Римский мир» служил надежной защитой для капиталовложений. За исключением тех, кто находился на самом верху, богатые люди относительно спокойно владели собственностью и передавали ее по наследству [100]. В результате возникло в высшей степени стратифицированное общество, в котором богатейшие 1–2 % присваивали основную долю доступного прибавочного продукта – помимо минимума, необходимого для выживания.

Неравенство в Римской империи можно оценить хотя бы в грубом приближении. На пике своего развития (II век н. э.) римская держава насчитывала примерно 70 миллионов жителей, ее ежегодный ВВП был эквивалентен 50 миллионам тонн пшеницы (то есть близко к 20 миллиардам сестерциев). Средний доход на душу населения, таким образом, составляет 800 международных долларов 1990 года [101], что, похоже, вполне соотносится с другими досовременными экономиками. Согласно моей собственной реконструкции, владения примерно 600 сенаторов, 20 000 или более всадников, 130 000 декурионов и еще от 65 000 до 130 000 богатых нетитулованных семейств в совокупности составляли четверть миллиона домохозяйств с общим доходом от 3 до 5 миллиардов сестерциев. Иными словами, примерно 1,5 % всех домохозяйств присваивали от одной шестой до трети общей производимой в империи продукции. Это может быть и недооценкой, поскольку данные цифры основаны на предположительном обороте богатства; политическая рента могла еще больше увеличивать доходы элиты.

Хотя распределение доходов населения, не входящего в элиту, оценить еще труднее, ряд консервативных предположений указывает на то, что коэффициент Джини для среднего дохода по всей империи – чуть больше 0,4. Это значительно выше, чем могло бы показаться. Поскольку среднедушевой ВВП лишь вдвое превышал прожиточный минимум после налогообложения и инвестиций, реконструируемый уровень неравенства в Римской империи был недалек от максимально возможного для такого уровня экономического развития – черта, которую разделяли многие другие досовременные общества. Если измерять неравенство по доле ВВП первичных производителей, доступной для извлечения, то в Римской империи оно было чрезвычайно суровым. Доходами, превышающими уровень физического выживания, могла бы похвастаться максимум десятая часть населения, не входившего в богатую элиту [102].

Зато доходы благоденствующей верхней части общества были настолько велики, что их часть приходилось реинвестировать, еще сильнее увеличивая неравенство. Асимметрия во власти могла вынудить каких-нибудь провинциалов продать часть своей земли, чтобы заплатить налоги, – эту практику мы даже приблизительно не можем оценивать количественно, но она помогла бы объяснить появление межрегиональной сети аристократических владений в более поздние столетия. Так достигло ли неравенство в Римской империи возможного потолка?

Многое зависит от того, насколько мы готовы доверять явно гиперболическому описанию 420-х годов. Историк Олимпиодор, родившийся в Египте, приписывает ведущим семьям римской аристократии фантастическое богатство – «многие» из них якобы получали по 4000 фунтов золота в год со своих поместий; находящиеся уровнем ниже получали от 1000 до 1500 фунтов золота в год. Если перевести это в валюту более ранней империи, высший доход, описанный Олимпиодором (5333 фунта золота), эквивалентен примерно 350 миллионам сестерциев I века н. э., что соответствует самым крупным известным состояниям того времени. Похоже, что на самой вершине «плато богатства» было достигнуто к моменту создания монархии в начале нашей эры, а затем оставалось примерно на этом же уровне с некоторыми колебаниями, пока римская власть на Западе окончательно не пришла в упадок на протяжении V века н. э. [103]