Путин, в которого мы верили - Александр Проханов Страница 3

Сохранение и возвышение Путина в российской политике — это сохранение ельцинизма после ухода Ельцина. Сохранение «березовщины», как главного растлевающего начала, не дающего вздохнуть стране и народу. С Путиным вернутся в политику Собчак и Чубайс. Не случится ни одного судебного процесса, связанного с разграблением Родины. Ельцин не ответит, как Пиночет, за кровавый расстрел 93-го года.

В желтой теплой воде Лимпопо плавают крохотные крокодильчики. Едят червячков, лягушат и улиток. Смешно кувыркаются на отмели. Но потом, от обилия планктона и корма, быстро вырастают в мощных, бронированных аллигаторов, как реактивная торпеда, идущая к цели, в блеске огромных зубов. И тогда на желтой воде Лимпопо вскипают красные пузыри и плывут кровавые лохмотья, оставшиеся от наивной купальщицы.

Господа-товарищи, кто купит по дешевке разорванный лифчик утонувшей в Лимпопо демократии?

09.11.1999

Путин, когда говорит о патриотизме, похож на говорящую рыбу. Округлив от напряжения глаза, выталкивая сквозь губы водяные пузыри, он вещает о патриотизме, «истинном, а не келейном», видимо, перепутав эпитеты — елейный, сусальный, квасной. Год назад Гайдар, на грани апоплексического удара, раздуваемый внутренним страшным давлением, в капельках холодного пота, сказал, что сколь ни ужасно, но демократам следует называть себя патриотами. Чубайс, собранный из запчастей «Дженерал моторе», вдруг заговорил о сильном государстве, об идеологии патриотизма, не забывая потихоньку отключать электричество от русских домов. Явлинский и Лукин, оба похожие на патроны от М-16, запели патриотическую песнь, напоминающую в их устах крик болотной выпи. Милиционер Гуров, которого рыженький, как веснушка, Волошин пришил третьей пуговицей к мундиру блока «Единство», сурово и несвязно говорил о русском патриотизме.

У Березовского, желтого, как осенний клен, по лицу видно, что он русский патриот. Лужков на наковальне Зураба Церетели, с помощью таких кузнецов, как Ресин и Ястржембский, выковывает из себя патриота. Еще немножко, и мы увидим Новодворскую в русском сарафане, Хакамаду на богомолье, Бурбулиса, стриженного под горшок, Гусинского в охотнорядской косоворотке и сапогах бутылками, Авена с балалайкой.

Что случилось? Приказ американцев? Директива НАТО? Тайное послание Папы Римского? Секретный вердикт Еврейского конгресса? Стоя сапогом на расквашенном лице упавшей страны, залив свинцом кричащий рот русского человека, отняв у России ее земли, богатства и соки, губители вдруг заговорили о русском патриотизме. Что это значит?

Это значит, что Россия не убита. Что русский народ не сломлен и копит удар возмездия. Что русская армия с генералами-патриотами окружила Грозный. Что русские писатели и поэты пишут летопись народного сопротивления. Что именем «демократ» называют свиней и собак. Что Ельцин, заступник воров, скоро исчезнет, как дым. Что президент Лукашенко боготворим в России. Что патриотическое объединение «За Победу» выиграет думские выборы.

Тогда мы выстрогаем из сосновой доски большую скамью и посадим на нее всех убийц, растлителей, гангстеров, чтоб каждый мог узнать своего насильника, мучителя, осквернителя храма, отравителя колодца. Не спасут сапоги-бутылки, ибо вылезут из них козлиные копыта. Не спасет сарафан, ибо вывалится из-под него мохнатый хвост. Не спасет балалайка, ибо струны на ней свиты из детских жилок.

Как отличить патриота от врага народа? Спросите, любит ли он товарища Сталина.

Сталин любил Родину больше родного сына. Обладая неограниченной властью, он был слугой государства. Оставил после себя прокуренную трубочку, скромную дачку в Кунцеве и огромную, цветущую Родину, посылающую ракеты на Марс.

Вернем прекрасному волжскому городу имя Сталина.

Путин, перечти тост вождя за русский народ. Его произносят стоя. После Победы. Когда в Кушке и Таллине стоят родные дивизии. Когда русские подводные лодки плавают у берегов Калифорнии. Когда в русских семьях по семь и восемь детей. Когда Россия — первая по производству стали и электричества. Когда внуки президента учатся в Москве, а не в Лондоне. Когда русские писатели выступают на телевидении. Когда педерастов чтут не более чем тараканов. Когда русские балет и ракеты — лучшие в мире. И страна, населенная великим народом, ведомая достойнейшими людьми государства, шагает в свое грозное и прекрасное будущее.

23.11.1999

Кремлевские алхимики, ведьмы и колдуны синтезируют нового президента из шкурки мертвой змеи, слюны убитого кролика и перхоти старика, поливая перетертую смесь жидкостью, добытой у Ханги. Сначала взращивают клыкастую Чечню, вскармливают сырым мясом Басаева и Хаттаба, посылают им деньги и оружие, перезваниваются по сотовым телефонам, сидят вместе с ними на инаугурациях, позволяют посыпать Москву гексогеном. Потом, среди народных рыданий, в платяном шкафу Собчака находят героя, спасителя.

Он начинает войну, теснит чеченцев, появляется среди генералов, позирует в стратосферном скафандре, хвалит армию, грозит перстом террористам. Народ, привыкший к предательству Черномырдина, к мелкотравчатой трескотне Кириенко, к целлулоидной пустоте Степашина, вдруг видит маленького твердого Путина, похожего на князя Болконского.

Народ пугают тем, что войска остановят, Россия потеряет Кавказ, террористы вернутся в Москву. Путин, направляющий генералов вперед, выглядит как Ермолов, покоряющий дерзких абреков. Как спаситель, собирающий Русь. Как последняя надежда страны, снедаемой кознями и предательством.

Беженцы несут по военным дорогам застывших детей, мерзнут под снегопадом, умирают от тяжких болезней. Но вот появляется Путин — и встают города из палаток, уютно дымятся печурки, летят самолеты с мукой. Мы видим Наполеона, бесстрашно входящего в чумные бараки, защитника сирых и бедных.

Америка, запустившая в Россию несметных агентов, представленная в Думе Явлинским, в экономике Чубайсом, на телевидении Гусинским, в Минобороне Сергеевым, в дипломатии Ивановым, в Кремлевских палатах Ельциным, — Америка возражает против военных действий в Чечне. Путин впервые за десять лет оккупации отвергает Америку. Русское ухо жадно ловит его патриотический слог. Русское сердце бьется в тайной надежде — вот он, выстраданный лидер России, новый Иосиф Сталин, до времени скрывавшийся в тайниках еврейской власти и вышедший, наконец, на свет Божий.

Патриарх приезжает в Чечню. Своим кафедральным голосом, в котором мед и елей, своими ризами и пастырским посохом освящает деяния Путина, почти благословляет на царство. Путин — помазанник.

Русское сердце истосковалось по славянскому братству, по советской распавшейся Родине. Союз с Беларусью. Лукашенко и Путин. Москва и Минск. А там, глядишь, и Киев, и Душанбе, и Ташкент. Путин — державник. Его тайные помыслы — о восстановлении Великой России. Он внук Петра Первого. Дитя Петербурга, где в фиолетовых сумерках дремлет мечта об Империи.

Страна погибает в бедности. Из хрустальных окон беломраморных дворцов олигархов видно неоглядное русское кладбище. Вся Россия — бумажный погребальный венок. Во дворцах вечный пир, играют «семь-сорок», мокрые губы обсасывают креветку, не уставая твердить о «русском фашизме». И горит над мертвыми городами и селами в морозной ночи неоновый девятисвечник — созвездие русской беды.