В борьбе за правду - Александр Парвус Страница 3

Мои статьи о Русско-японской войне появились в той же «Искре» под названием «Война и революция» [26]. Я предсказывал поражение царской армии и настаивал на революционных действиях, чтобы использовать войну как благоприятную возможность для свержения самодержавия. Я, помимо прочего, был первым, кто указал на возможность и необходимость поднять восстание на Черноморском флоте. Мои взгляды были восприняты с воодушевлением. Поскольку в то время в России еще не существовало того сознательного буржуазного либерализма, который в нынешней войне оказывает влияние даже на радикальных представителей социализма в России. Когда революция 1905 г. достигла своей кульминации, я устремился в Россию. Мои немецкие друзья А. Бебель [27], Ф. Меринг [28] и другие пытались отговорить меня, указывая на первостепенное значение моей научной деятельности в области социализма. Я отвечал, что, в моем понимании, целое движение стоит одной книги.

Моя тактика в период революции 1905 г. определялась следующей предпосылкой: открыть шлюзы революционному пролетариату в России, чтобы усилить революционный потенциал пролетариата на Западе. Однако я прекрасно осознавал, что социализм в России на тот момент еще не мог найти свое воплощение, тем не менее мне было ясно, что победоносная революция, опирающаяся на широкие рабочие массы, освободит стихию пролетариата, и настаивал, чтобы пролетариат использовал эту стихию в интересах установления рабочей демократии. «Если бы речь шла лишь о том, чтобы создать в России буржуазный парламентаризм, – сказал я своим русским друзьям, – то я бы спокойно остался в Германии, где этот парламентаризм уже имеет довольно долгую историю».

«Капитализм, чье историческое развитие характеризуется уничтожением целых классов населения, разжег войну в Европе, столкнув в экономической, политической и военной областях конкурирующие силы, которые он взрастил в каждой стране, сопровождая невиданным разрушением социальной культуры, коррупцией и деградацией. Задействовав созданные им чудовищные средства вооружения и военные подразделения, он разрушил промышленность Европы, над созданием которой поколениями трудились наука и цивилизованные нации, уничтожил благосостояние и ту самую цивилизацию, на которую ссылался, как на последнее и бесспорное оправдание беспрецедентного ограбления народа, разрушил тот порядок собственности, чью неприкосновенность он проповедовал и пытался защитить всеми средствами государственного насилия». Так я охарактеризовал мировую войну в октябре 1914 г.

В другой раз я высказался о национализме следующим образом:

«Многие, кстати, сильно заблуждаются по поводу национального подъема, который сейчас охватил Европу. Это не начало новой националистической эры современной цивилизации, а скорее конец национализма, его грандиозная и кровавая агония. Война активизировала все те национальные чувства, все силы национализма, что коренились в народах. Это гигантская мобилизация, грандиозный парад национализма. Дальше идти некуда. Национализм исчерпал себя без остатка. И тем не менее именно эта война продемонстрировала, что народы в своем развитии не могут обособляться по национальному признаку… Национализм разгорелся ярким пламенем – останется только пепел» [29], [30].

Наконец, позицию социалистического пролетариата к концу войны я сформулировал так: «Мы больше не хотим возвращаться к прошлому бесправию. Мы хотим стать новой властью. Приход к власти пролетариата в каждом государстве и их всемирное объединение при учете интересов каждой отдельной нации является единственным залогом долгосрочного мира».

Как очевидно, я высказался достаточно ясно. Чтобы приписать мне империалистические или националистские взгляды, нужно бессовестно лгать. Нашлись лжецы, в них никогда нет недостатка. Я бы хотел, прежде чем возразить лжецам, обозначить тактические разногласия, которые действительно возникли между мной и радикальным крылом русских пораженцев, таких как Ленин, Мартов, Троцкий.

Русские пораженцы настаивали на том, что победа Антанты укрепила бы позиции царского правительства. Исходя из этого, возникла простая и ясная революционная тактика для России. Но как же при данных обстоятельствах надо было действовать немецкой социал-демократии? Если сказать немецким рабочим «Не ходите на войну, обратите ваше оружие против своего правительства», то это, разумеется, сработало бы на руку царскому правительству. Поэтому не оставалось ничего иного, как ввязаться в войну.

Находятся умники, которые считают, что немецкая социал-демократия не должна говорить ни да ни нет, что ей следует воздерживаться от голосования по военным кредитам. То есть «и невинность сохранить, и капиталец скопить». На такое коварство немецкая социал-демократия не способна. Перед нами стояла не интеллигентcкая проблема спасения души, а насущная необходимость коротко и ясно ответить немецким рабочим: за войну или против?

В начале войны мне доводилось слышать от русских товарищей следующее возражение: даже если бы немецкая социал-демократия выступила против войны, немецкая армия все равно добилась бы победы и, таким образом, опасность со стороны царизма была бы не так велика. Однако война длится скоро уже четыре года, Центральные державы [31] время от времени оказываются в весьма сложном положении, и как же можно утверждать, что опасность была не велика!

Был и более серьезный аргумент: если немецкая социал-демократия решилась бы на революцию, то вся Европа поднялась бы на революцию и войне пришел бы конец.

Однако мы видим, что русская революция пока что не повлекла за собой революцию ни в одной другой стране. И это на четвертом году войны! Что было бы, разразись революция в Германии уже с началом войны? А вот что – войска Антанты [32] с превеликим удовольствием разгромили бы Германию, а полчища бравых русских вошли бы в Берлин при полной поддержке и одобрении царя.