Россия не Запад, или Что нас ждет - Сергей Кара-Мурза Страница 44

Чем «стягиваются» современное и традиционное общества? Локк считал, что гражданское общество возникло для защиты от бедных. На более высоком уровне абстракции философы видели в возникновении человеческого общества результат грехопадения, необходимость обуздать угрозы, исходящие из самой человеческой злобы. Б. Мандевиль писал в «Басне о пчелах» (1705): «Не добрые и любезные, но злые и ненавистные качества человека, его несовершенства, его желания преимуществ, которыми щедро наделены другие животные, являются главной причиной, которая сделала людей более общественными, чем другие животные, с тех пор, как люди были изгнаны из рая. Если бы человек остался в состоянии примитивной невинности и продолжал бы пользоваться присущей ему благодатью, не было бы и тени возможности ему стать общественным существом, каким он является теперь».

Для нашей темы полезна книга французского историка и культуролога Ж. Делюмо «Ужасы на Западе». В главе «Страх вездесущ» он пишет о становлении современного Запада: «В Европе начала Нового времени повсюду царил явный или скрытый страх». Этот страх был связан с крушением религиозной картины мира в ходе Реформации, изменением представлений о человеке, обществе и государстве — с разрушением традиционного общества и переходом к обществу «свободных индивидов». H.A. Бердяев в книге «Смысл истории» (1923 г.) писал: «В средние века человек жил в корпорациях, в органическом целом, в котором не чувствовал себя изолированным атомом, а был органической частью целого, с которым он чувствовал связанной свою судьбу. Все это прекращается в последний период новой истории. Новый человек изолируется. Когда он превращается в оторванный атом, его охватывает чувство невыразимого ужаса» [140]. [46]

В цивильном обществе, где кровожадность «естественного» человека была усмирена правом, так что «война всех против всех» приняла форму конкуренции, движущей силой, соединяющей людей в общество, является страх. Уже Гоббс вводит этот постулат: «Следует признать, что происхождение многочисленных и продолжительных человеческих сообществ связано… с их взаимным страхом» [50, с. 302]. То есть, под той положительной мотивацией, какой А. Смит считал поиск выгоды на рынке, лежит страх быть побежденным в конкуренции. При этом страх должен быть всеобщим. Кроме того, должно существовать равенство в страхе. Гоббс пишет: «Когда же частные граждане, т. е. подданные, требуют свободы, они подразумевают под этим именем не свободу, а господство» [113, с. 367].

Можно сказать, что современный Запад возник, идя от волны к волне массового религиозного (еще говорят экзистенциального — связанного с бытием) страха, который охватывал одновременно миллионы людей в Западной Европе. Подобные явления не отмечены в культуре Восточного христианства (например, в русских летописях). Не случайно тема страха с таким успехом обыгрывается в искусстве. Спрос на «фильмы ужасов» на Западе феноменален, и фильмы А. Хичкока выражают глубинное качество культуры.

Итог становлению «западного страха» подвел датский философ С. Кьеркегор в трилогии «Страх и трепет» (1843), «Понятие страха» (1844) и «Болезнь к смерти» (1849). Здесь страх предстает как основополагающее условие возникновения индивида и обретения им свободы. Кьеркегор пишет: «Страх — это возможность свободы, только такой страх абсолютно воспитывает силой веры, поскольку он пожирает все конечное и обнаруживает всю его обманчивость. Ни один Великий инквизитор не имел под рукой столь ужасных пыток, какие имеет страх, и ни один шпион не умеет столь искусно нападать на подозреваемого как раз в то мгновение, когда тот слабее всего, не умеет столь прельстительно раскладывать ловушки, в которые тот должен попасться, как это умеет страх; и ни один проницательный судья не понимает, как нужно допрашивать обвиняемого— допрашивать его, как это делает страх, который никогда не отпускает обвиняемого — нив развлечениях, ни в шуме повседневности, ни в труде, ни днем, ни ночью».

В культуре России вплоть до последнего времени экзистенциальный страх — страх перед самим существованием человека, страх как важная сторона самой его жизни — не играл существенной роли. Православие и выросшая на его почве культура делали акцент на любви. И это уже само по себе не оставляло места для экзистенциального страха: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (Первое послание Иоанна, 4, 18).

Русского человека связывал в общество с его согражданами (с «миром») долг совести. Как писал в XVIII веке Татищев, «истинное благополучие — спокойность души и совести» (знакомое явление кающегося дворянина — особенность чисто русская). Иными нормами отношений связывает людей протестантская этика. Вебер приводит пословицу американских пуритан: «Из скота добывают сало, из людей — деньги». [Это] своеобразный идеал «философии скупости»— кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель. Суть дела заключается в том, что здесь проповедуются не просто правила житейского поведения, а излагается своеобразная «этика», отступление от которой рассматривается не только как глупость, но и как своего рода нарушение долга» [93, с. 73].

В России всегда была важна идея «общего дела», скрепляющего личности в общество. Наличие общей идеи («общего дела»), принятой большинством граждан, придавало государству большую силу. Напротив, сомнения или разочарование в этой идее («живем не по правде») могло привести к быстрому и для либерального мышления непостижимому разрушению всего государства.

Принципиальное отличие традиционного общества от западного состоит в том, что в нем всегда есть ядро этических ценностей, признаваемых общими для всех членов общества («неписаный закон»). Само западное общество и возникло через расчленение этой общей (тоталитарной) этики на множество частных, профессиональных этик— коммерческой, административной, политической и т. д. Ведущий философ либерализма Ф. фон Хайек в своей книге «Дорога к рабству» подчеркивал, что возникновение в обществе каких-то общих этических идеалов означает его сдвиг к социализму.

В большой мере очистив отношения людей от внерациональных сил (заменив ценности ценой), гражданское общество приобрело большую устойчивость, стало нечувствительным к потрясениям в сфере идеалов. Так, оно стало полностью равнодушным к проблеме признания социального порядка справедливым или несправедливым— критерий справедливости исключен из процесса легитимации общественного строя. Напротив, для традиционного общества идеал справедливости играет огромную роль в обретении или утрате легитимности.

В православной культуре общество связано представлениями о братстве людей, коллективном спасении души и христианской общине. Апостол Павел в Послании римлянам писал: «Все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии». И далее: «Мы — дети Божии, а если дети, то и наследники». Христианская община имеет своей моделью семью, связанную двумя векторами любви — любовью отеческой-сыновней и любовью братской. Когда привилегированные сословия не выполняли свои обязанности или нарушали права крестьян, происходили бунты и восстания — но не ради того, чтобы крестьянам сделаться барами, а чтобы восстановить порядок. Такого же рода конфликт возник с номенклатурой в позднее советское время, и номенклатура сумела воспользоваться этим бунтом, чтобы обобрать «мужиков».