Периферийный авторитаризм. Как и куда пришла Россия - Григорий Явлинский Страница 5

1. К чему мы пришли: как и почему «Периферийный авторитаризм» как характеристика политического строя российского капитализма

Итак, политическую систему современной России я бы рискнул охарактеризовать выражением «периферийный авторитаризм».

Сразу оговорюсь: эта характеристика в моем понимании – не инструмент обличения, не публицистический выпад в адрес власти. Я понимаю ее, прежде всего, как точное и объективное отражение нынешних российских реалий – отражение, которое не должно быть объектом оценки с сильным эмоциональным подтекстом. Все мы живем в определенной системе координат – в некоторой среде, которую необходимо понимать и пытаться использовать, а не игнорировать как изначально «неправильную».

Сказанное не означает, что к этому вопросу нельзя относиться субъективно – напротив, я считал и считаю, что и интересам страны отвечала бы глубокая политическая реформа. Реформа, которая бы имела своим результатом изменение принципов формирования власти; создание (пусть и впервые в российской истории) властной конструкции, включающей в себя сильный элемент конкуренции и деконцентрации власти; передачу значительной части властного ресурса от ее единого центра на различные уровни и различным ветвям; наконец, утверждение принципа обязательной регулярной сменяемости власти и создание механизма всеобщей взаимной подконтрольности и ответственности за нарушение установленных процедур. Понятно, что это бы означало коренной демонтаж существующих сегодня отношений, хотя и без революционных потрясений и развала государственных институтов как таковых.

Тем не менее, я полагал бы правильным попытаться вначале точно разобраться в том, как работает сегодня машина власти, проследить ее генезис и разобраться в существующих механизмах, чтобы на этой основе направить развитие событий в стране если не в оптимальное, то хотя бы безопасное русло. А для этого нам придется, в том числе, обратиться к нашей недавней истории, прежде всего истории последнего, «путинского» десятилетия.

Как я уже говорил выше, я считаю неправильным выделять 2000-й или, как это делают многие, 2002– 2003 гг. как некий водораздел, точку слома тенденции, после которой развитие политической системы в России, которое до того якобы шло по демократическому пути, переменило направление на противоположное – сворачивания демократических институтов и всемерного ограничения политических прав и свобод. Напротив, мне представляется, что весь период с момента краха советского государства был, да и сейчас является процессом консолидации авторитарной власти бюрократии в условиях российской специфики периферийного капитализма. Но для того чтобы обосновать этот тезис, необходимо вначале разобраться с терминами и стоящими за ними понятиями, без чего анализ политической системы оказывается совершенно бессмысленным.

Прежде чем говорить о терминологии, необходимо сделать ряд оговорок, без которых дальнейшие рассуждения могут показаться некорректными.

Прежде всего, любое рассуждение о сути и логике реально существующей политической системы неизбежно ее упрощает – на практике всегда существуют отдельные черты, явления и свойства, не вписывающиеся в выстраиваемую схему. Схема помогает понять сущностные черты и направления изменений, но она никогда не описывает, да и не может описать процесс полностью.

Например, любое пособие по теории государства обязательно содержит ссылки на его разнообразные теоретические модели – от концепции «естественного (или «общественного») договора» до модели государства как «бандита» («стационарного», «нестационарного» и пр.). Однако никому, за исключением разве что самых неадекватных «ученых мужей», не придет в голову использовать эти модели в качестве исчерпывающего объяснения реальных процессов, происходящих в политической сфере. Жизнь всегда сложнее: в политике участвуют самые разные люди с сильно различающейся мотивацией, абсолютное большинство принимаемых решений в явном или неявном виде носят компромиссный характер, а их реальное воплощение практически всегда сильно отличается от задуманного. Поэтому все дальнейшие рассуждения о политической системе в России – это не более чем попытка понять и объяснить ее общую логику, которая пробивает себе дорогу через бесчисленные отступления от нее; через большое количество не связанных общей идеей событий и явлений.

Вторая оговорка состоит в том – и это не менее важно – что мы должны постоянно помнить: понятия, используемые для описания этой логики, не только подвергаются субъективной интерпретации, но и изменчивы во времени. То, что обозначалось тем или иным словом в один период времени, в одну историческую эпоху, может сильно отличаться от того, что под этим же словом понимается в другую. В результате вроде бы принципиальные споры о политических событиях могут иметь своим основанием всего лишь различное понимание тех или иных терминов с приданием им эмоционально завышенного значения, но не иметь при этом никакого реального содержания. В первую очередь это относится к таким понятиям, как «демократия», «равенство», «благо общества» и т.п. Многие вроде бы научные и, казалось бы, культурно апробированные термины сплошь и рядом поддаются столь широкой интерпретации, что она нарушает всю предыдущую апробацию.

С учетом этих оговорок относительно используемой терминологии можно сказать следующее.

Прежде всего, широко используемое в интеллектуальной среде для характеристики политических систем и процессов понятие «демократический» на самом деле следует употреблять с большой осторожностью. В самом общем виде это понятие слишком абстрактно, а применительно к конкретным ситуациям – субъективно и неопределенно. Оно скорее употребляется в качестве своеобразного маркера («свой—чужой»), нежели для обозначения совокупности конкретных признаков или политических механизмов.

Как мы знаем из истории, ни один из механизмов, ассоциируемых нынешним западным интеллектуальным мейнстримом с этим словом, – будь то всеобщие выборы, наличие политических партий или отсутствие уголовных наказаний за политические высказывания или критику официальной власти, – не может быть взят за универсальный признак демократии или элемент, ее определяющий. Более того, даже в совокупности эти элементы могут составлять политические системы с принципиально разным духом и направленностью, так что разделение государств на «демократические» и «недемократические» все равно в итоге сводится к делению их на «наши» и не «наши», на «хорошие» и «плохие».

Более содержательной с точки зрения характеристики политических систем является другая пара понятий – конкурентная (или состязательная) система, то есть система, в основе которой лежит открытое соревнование политических групп при наличии механизма взаимных сдержек, и система авторитарная, при которой власть не является предметом открытой, легальной конкурентной борьбы. В первом случае власть так или иначе распределена между разными, чаще всего альтернативными центрами силы, во втором – монопольно осуществляется одним лидером или корпорацией. Соответственно, различаются и механизмы перехода власти от одной группы к другой. Если в первом случае он осуществляется при помощи признаваемых всеми группами выборных механизмов, над которыми ни одна из групп не имеет эффективного монопольного контроля, то во втором власть передается субъективным решением правящей группы или ее лидера исходя из конкретного соотношения сил. При этом конкретные формы соответствующих механизмов не так принципиальны. В авторитарной системе власть можно передать простым назначением, можно – через осуществляемое или контролируемое сверху изменение (реформирование) механизмов управления, а можно и через всеобщие выборы, если имеется возможность запрограммировать их результат. В конкурентной системе можно использовать любую из десятков и даже сотен вариантов избирательных систем – прямых и косвенных, прямых и многоступенчатых; с различным кругом субъектов и объектов голосования. Даже число и характер устанавливаемых ограничений не имеет критического значения – главное, чтобы система обеспечивала возможность институционально обусловленного в правовом и общественном плане прозрачного ухода от власти правящей команды или группы, невозможности для нее самой конъюнктурно устанавливать себе сроки нахождения у власти и невозможности детерминированного определения преемников. Иначе говоря, система должна гарантировать вынужденный, недобровольный уход правящей группировки от власти без возможности самой определить преемника и обеспечить его приход к власти.