Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений - Анджела Стент Страница 76

Российские энергетические поставки опять стали предметом трансатлантических споров, как и четверть века назад. «Новая» Европа была гораздо более зависима от российского газа и гораздо более озабочена тем, что Россия может использовать поставки энергоносителей в политических целях, чем «старая» Европа, у которой был более позитивный опыт импорта российского газа и связанных с ним политических отношений. Именно газ, а не нефть, был камнем преткновения. Клиент на том конце газовой трубы может импортировать газ только у одного поставщика, в данном случае – у Газпрома. В случае прекращения поставок заменить их покупкой газа у другого поставщика не представляется возможным. Главное, что заботило Вашингтон в этом вопросе, – повлияет ли осознание Европой своей зависимости от российских энергоносителей на политические решения, принимаемые в европейских столицах, особенно в Берлине, и не побудит ли эта зависимость европейские правительства воздержаться от ужесточения политики в отношении России, когда в этом возникнет потребность. Дебаты эти – учитывая некоторые заявления американских конгрессменов – навевали воспоминания об аналогичных спорах времен холодной войны.

Особенную обеспокоенность вызывал у администрации Буша газопровод «Северный поток», предназначавшийся для транспортировки российского газа в Германию по дну Балтийского моря, иными словами, в обход Украины и Польши. Это позволяло России сократить поставки газа и снизить плату за его транзит тем странам, в отношениях с которыми у Москвы имелись сложности. «Северный поток» оказался весьма противоречивой темой. Соглашение по этому проекту с Путиным заключил канцлер Германии Герхард Шрёдер, который вскоре после этого, в 2005 году, проиграл выборы Ангеле Меркель и тут же после ухода из власти занял пост председателя консультационного совета по «Северному потоку». Кроме того, по поводу самого длинного в мире подводного газопровода высказывались опасения экологического плана. Министр обороны Польши Радослав Сикорский отозвался о планируемом газопроводе как о новой версии пакта Молотова – Риббентропа 1939 года – российско-германского «предприятия», противоречившего интересам Польши. Впрочем, то было несколько преувеличенное выражение традиционных страхов Центральной Европы. При этом «Северный поток» отвечал политике диверсификации поставок газа. В конечном счете все возражения союзников Германии по ЕС удалось преодолеть, и в 2011 году газопровод был запущен в эксплуатацию. Администрация Буша недооценила то обстоятельство, что в области энергетики Европу и Россию связывают отношения взаимозависимости. Правда, это взаимозависимость неравноценная, поскольку Европа оказалась бы более уязвимой в случае прекращения поставок из России, чем сама Россия, если бы она лишилась доходов от экспорта газа в Европу. В то же время Россия также зависит и от ряда государств СНГ, через территорию которых осуществляется транзит российского и среднеазиатского природного газа. Таким образом, Россия и Европа зависят друг от друга, и в обозримом будущем такое положение вещей сохранится. В пользу этого говорит и тот факт, что после крупной аварии на японской АЭС «Фукусима-1» в 2011 году Германия объявила, что немедленно сворачивает свою программу атомной энергетики, – это может повысить зависимость страны от российского природного газа {531}. До 2008 года среди тех сотрудников администрации Буша, что более скептически относились к России, бытовало мнение, что процветающая и уверенная в себе Россия, получающая сверхдоходы при высоких ценах на энергоносители, вполне могла бы на время прекратить поставки в Европу без всякого экономического ущерба для себя. Стоит ли говорить, что власти Германии и других европейских стран не слишком хотели выслушивать нотации американских коллег про опасную зависимость от России {532}. У европейских лидеров также возник законный вопрос: с какой стати Вашингтон вмешивается в сделки с их крупнейшим соседом, который располагает огромными ресурсами и обширным рынком для европейских товаров?

После того как Буш покинул Белый дом, беспокойство США по поводу экспорта российского газа в Европу несколько поутихло. Зато на первый план в энергетике США выдвинулась тема извлечения нетрадиционного газа из сланцевых пород. В структуре добычи энергоносителей США доля сланцевого газа возросла с 2 до 44 %, и еще до конца десятилетия США начали экспортировать сжиженный природный газ (СПГ). Мощности, созданные под экспорт СПГ в США, теперь используются для поставки СПГ в Европу, поскольку самим Соединенным Штатам эти мощности не нужны; это, в свою очередь, сокращает европейский спрос на российский газ {533}. Более того, США вполне могут стать экспортером СПГ в Европу, что составит еще больше конкуренции Газпрому. В Газпроме настолько встревожились из-за «сланцевого бума», который может привести к снижению европейских закупок его газа, что на Санкт-Петербургском экономическом форуме в 2010 году председатель правления Газпрома Алексей Миллер во всех красках расписывал экологические риски, сопряженные с извлечением сланцевого газа {534}. Если говорить вкратце, то Европа стремится обеспечить себе на будущее несколько потенциальных альтернатив газпромовскому газу, рассчитывая среди прочего на запасы сланцевого газа в Польше и на Украине.

Каспийские энергоресурсы также служат источником раздоров в американо-российских отношениях. Администрации Клинтона и Буша старались укрепить мировую энергетическую безопасность за счет создания новых маршрутов для транспортировки в Европу нефти и газа Каспийского бассейна в обход России. Это позволило бы снизить роль последней как главного источника экспорта для добываемых в регионе энергоносителей. После развала Советского Союза Каспийское море стали образно называть ареной для «новой Большой игры». Но если Редьярд Киплинг под «Большой игрой» подразумевал геополитическое соперничество Британской и Российской империй за влияние в Афганистане, то новая «большая игра» помимо геополитического приобрела еще и геоэкономический аспект, а соперничество развернулось не только за влияние, но и за ресурсы, которыми так богат регион. Если раньше на Каспии было всего два прибрежных государства, то после 1991 года их стало целых пять – Россия, Азербайджан, Туркменистан, Казахстан и Иран. Ставки в этой игре для всех постсоветских государств существенно возросли, поскольку уже стало ясно, что бассейн Каспийского моря изобилует запасами углеводородов и, вероятно даже, сравним по их запасам с Северным морем. Для американцев задача состояла в том, чтобы помочь новым государствам в плане экономического развития и укрепить их самостоятельность. Россия же с самого начала заявила, что у США нет никаких оснований вмешиваться в дела Каспийского региона. Но США придерживались иной позиции: пока они связаны контрактными обязательствами по проектам как минимум с двумя прибрежными государствами, им не требуется одобрения России, чтобы действовать в регионе. Таким образом, у Соединенных Штатов и России изначально существовало фундаментальное расхождение во взглядах на статус Каспия {535}.