Новый военный гуманизм. Уроки Косова - Ноам Хомский Страница 8

Угроза бомбардировки, вероятно, привела к усилению зверств, хотя это не единственное их основание. Те же и столь же предсказуемые последствия, видимо, имел отзыв 19 марта возглавляемой США миссии наблюдателей в Косове во время подготовки к бомбовым ударам. «Наблюдатели единодушно считались единственным и последним тормозом, сдерживающим югославские войска», как постфактум толковали события корреспонденты «Вашингтон пост»; и все должны были понимать, что, отпустив тормоза, можно вызвать настоящее бедствие. Другие средства массовой информации были с этим согласны. Дальнейший и более детальный ретроспективный анализ в «Нью-Йорк Таймс» приводит к выводу, что «сербы впервые атаковали твердыни Освободительной армии Косова 19 марта, но разгар их атаки пришелся на 24 марта, на ту самую ночь, когда НАТО начало бомбардировку Югославии» [40]. Надо было привить себе изрядную дозу «сознательного неведения», чтобы интерпретировать эти факты как простое совпадение.

Сербия официально воспротивилась отзыву наблюдателей. Двадцать третьего марта в ответной резолюции на ультиматум НАТО, составленный в Рамбуйе, Сербское национальное собрание заявило: «Мы также осуждаем отзыв ОБСЕ Косовской наблюдательской миссии. Этому нет иных причин, кроме желания способствовать таким образом шантажу и угрозам в адрес нашей страны» [41]. Резолюция национального собрания не освещалась ведущими средствами массовой информации, которые не опубликовали и условий соглашения, достигнутого в Рамбуйе, хотя последнее на протяжении всей войны характеризовалось как правильное и справедливое. Это был «определенный мирный процесс», с ударением на слове определенный, прозрачно намекающем на позицию Вашингтона, в чем бы конкретно она ни состояла (часто она сводилась к попыткам подорвать дипломатию); особенно поучительной в этом плане являлась его практика в отношении Среднего Востока и Центральной Америки [42].

Вернемся к важнейшим документам, определившим дипломатический выбор США и Великобритании, которые приняли решение о бомбардировке в соответствии с предписаниями «нового интернационализма», — то есть к договору, принятому в Рамбуйе, и резолюции Сербского национального собрания, — только для того, чтобы подчеркнуть, что и то, и другое остались закрытыми, недоступными для широкой общественности, хотя некоторые решающие факты все же были обнародованы уже после того, как по достижении мирного соглашения они перестали представлять угрозу для демократии, и даже прозвучали открытые признания в том, что ультиматум, принятый в Рамбуйе, был «обречен на неэффективность» и только подорвал тот дипломатический курс, который «мог бы одержать победу» и без «грубой силы», повлекшей ужасные человеческие жертвы, — эту «грубую силу» мы с вами еще рассмотрим во всех аспектах.

Бомбардировки были предприняты спустя пять дней после отзыва наблюдателей и при обоснованных ожиданиях того, что их «результатом» станут зверства и этнические чистки, а также «внезапное и массивное» бегство и изгнание албанцев. Так и случилось на самом деле, хотя масштаб этих последствий стал для кого-то сюрпризом, однако главнокомандующий войсками НАТО в Европе явно ничего иного и не ждал.

Во время правления маршала Тито косовские албанцы в значительной степени самоуправлялись, особенно начиная с 1960-х гг., а затем и в соответствии с конституцией 1974 года, которая придавала Косову двусмысленный статус «чего-то среднего между автономной областью и государством в составе федерации» по характеристике, данной одним сербским ученым-диссидентом [1]. Это существенное различие, поскольку у государства в составе федерации есть, по крайней мере, формально-юридическое право на отделение.

В 1981 году профессор-албанец из Приштинского университета на основании своих обширных поездок и исследований сделал вывод о том, что «ни одно национальное меньшинство в мире не получило таких прав, которыми пользуются представители албанской национальности в социалистической Югославии»2. Однако годом раньше, после смерти Тито в мае 1980-го, ситуация уже стала ухудшаться. А в 1989 году косовская автономия успешно сошла на нет в результате нескольких пересмотров конституции и административных шагов, предпринятых сербским правительством под руководством Слободана Милошевича. Эти пересмотры и шаги заключались в воссоздании основ федеральной конституции 1963 года или реставрации прямого правления Сербии; те же перемены затронули Воеводину — местность, в которой сосредоточилось венгерское меньшинство.

Возвращение к порядкам, сложившимся по окончании второй мировой войны, встретило упорное сопротивление среди косовских албанцев и нашло не менее сильную поддержку среди сербов. Самый знаменитый югославский диссидент Милован Джилас, которым долго и по праву восхищались на Западе, так как он отважно противостоял диктатуре Тито, выразил свое согласие с проводимой Милошевичем «политикой упорядочения отношений Сербии со своими провинциями» и придания «крупнейшей нации» Югославии (сербам) «такого же статуса, которым пользуются все национальные меньшинства». «Если Косово вычеркнуть из души и памяти сербов, то у нас ничего не останется», — сказал он. Тем временем официальная пресса Албании провозгласила, что «без Косова нет Албании и наоборот», поэтому мы должны «разрушить границы, разделяющие албанцев с албанцами»; подавляющее большинство косовских албанцев было охвачено этим чувством. «Политическая цель реставрации, совершенной после 1989 года, — пишет Викерс, — состояла в недопущении отделения Косова и содействии физическому возвращению сербов в эту область», — сербов, многие из которых оставили ее в связи с тем, что они характеризовали как «тактику геноцида, применяемую албанскими сепаратистами». «Термин „Косово“ использовался и сербами, и албанцами как метафора, символизирующая „страдания и несправедливости“, причинявшиеся двум нациям на протяжении всей их беспокойной истории», в ходе которой кнут гонителя оказывался в руках то одной из них, то другой [3].

Плоды сербских программ были расценены как «апартеид по отношению к косовским албанцам» (Викерс), «сербская версия апартеида» в Косове (Джеймс Хупер) [4]. Но косовские албанцы «на удивление международной общественности», продолжает Хупер, «воздерживались от войны за национальное освобождение, вместо этого избрав ненасильственный подход, поддерживаемый ведущим косовским интеллектуалом Ибрагимом Руговой и ведущий к созданию параллельного гражданского общества». Эти их решения были вознаграждены «благосклонностью аудитории и риторическими напутствиями, раздаваемыми западными правительствами», но более ничем. В рамках одного значительного мероприятия, на Лондонской конференции по Балканскому кризису, хозяевами которой были британское правительство и ООН, «оказалась присутствующей в полном составе вся новая косоварская политическая элита — лишь для того, чтобы быть отосланной в одну из боковых комнат, где она должна была довольствоваться тем, что следила за ходом конференции по телевизору», — «просто чудовищное унижение» [5].