Крепость стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

"Крепость Шарпа" – Кристине Кларк, с большой благодарностью

Ричард Шарп хотел быть хорошим офицером. Хотел по-настоящему. Больше, чем чего-либо еще. Однако получалось с трудом – как запалить трутницу под дождем, да еще на ветру. Одни откровенно его недолюбливали, другие старались не замечать, третьи вели себя чересчур фамильярно-покровительственно, и Шарп совершенно не понимал, как быть в каждой из трех ситуаций. При этом остальные офицеры в батальоне относились к нему с открытым неодобрением. Какое седло на ломовую лошадь ни клади, сказал однажды вечером капитан Уркхарт, когда, все сидели в рваной палатке, исполнявшей роль офицерской столовой, быстрее она не побежит. Говорил он не о Шарпе, по крайней мере не напрямую, однако все присутствовавшие посмотрели именно на него.

Батальон остановился посреди поля. Стояла страшная жара, воздух пропитался влагой, и даже легкий ветерок не освежал давящей духоты. Со всех сторон солдат окружала какая-то высокая трава, скрывавшая все, кроме неба. Где-то к северу пальнула пушка, но была ли то своя, британская, или неприятельская, Шарп не знал.

Поле, на котором остановился батальон, пересекала высохшая широкая канава, и люди сидели, свесив в нее ноги и ожидая дальнейших указаний. Двое или трое прилегли и уснули с открытыми ртами. Сержант Колкхаун, воспользовавшись паузой, листал страницы потрепанной Библии. Будучи близорук, он держал книгу у самого носа, с кончика которого срывались и падали на пожелтевшую бумагу капельки пота. Обычно сержант читал тихо и спокойно, бесшумно шевеля губами и иногда хмурясь, когда попадалось особенно длинное или трудное слово, но сегодня он не столько читал, сколько просто переворачивал страницы, каждые несколько секунд слюнявя средний палец.

– Ищите вдохновения, сержант? – поинтересовался Шарп.

– Нет, сэр, – уважительно ответил Колкхаун, ухитрившись при этом неким образом показать, что считает вопрос неуместным и даже в каком-то смысле глупым. Он снова лизнул палец и осторожно перевернул очередную страницу.

Вот и поговорили, раздраженно подумал Шарп. Где-то далеко впереди, за высокими, выше человека, растениями громыхнула другая пушка. Густые стебли приглушили звук выстрела. Заржала лошадь, но и ее Шарп тоже не видел. Он вообще ничего не видел из-за проклятых, похожих на камыши злаков.

– Почитаете нам что-нибудь, а, сержант? – полюбопытствовал капрал Маккалэм. Говорил он по-английски, а не по-гэльски, и значит, косвенно как бы обращался к Шарпу.

– Нет, Джон, не почитаю.

– Ну же, сержант, сделайте одолжение, – продолжал Маккалэм. – Почитайте нам то место, где расписываются сиськи.

Солдаты рассмеялись, украдкой поглядывая на прапорщика – как тот отреагирует. Один из уснувших вздрогнул, очнулся, растерянно огляделся и, пробормотав проклятие, снова лег на траву. Большинство его товарищей сидели над канавой, потрескавшееся глиняное дно которой украшали ниточки засохших водорослей. В одной из трещинок лежала мертвая ящерица. И как только ее еще не заметили стервятники? – вяло подумал Шарп.

– Смех глупца, Джон Маккалэм, – сказал сержант, – подобен треску колючек на костре под котлом [1].

– А, перестаньте, сержант, – проронил капрал. – Я был однажды в церкви – давно, еще мальчонкой – и слышал о женщине с грудями, как виноградные гроздья. – Маккалэм обернулся и посмотрел на Шарпа. – А вы, мистер Шарп, видели когда-нибудь груди, как гроздья винограда?

– С вашей матушкой не знаком, капрал, – ответил Шарп.

Солдаты рассмеялись. Маккалэм нахмурился. Сержант Колкхаун опустил Библию и уставился на капрала.

– В Песне Песней Соломона, Джон Маккалэм, женская грудь сравнивается с виноградной гроздью, и я нисколько не сомневаюсь, что речь идет об одеждах, которые носили почтенные женщины в Святой Земле. Может быть, лиф платья украшали похожие на виноградины шерстяные шарики? В любом случае, я не вижу причин для смеха. – Грохнула еще одна пушка, и на этот раз ядро прошуршало по траве недалеко от канавы. Стебли качнулись, над полем взлетела стайка всполошенных птиц, поднялось облачко пыли. Несколько секунд птички панически метались в безоблачном небе, потом, успокоившись, вернулись на еще покачивающиеся злаки.

– Знал я одну бабу, так у нее груди были комковатые, как мешки с камнями, – заговорил вдруг рядовой Холлистер, обычно молчаливый, угрюмый парень с тяжелой челюстью и злобными глазками. Он вздохнул, покачал головой и сумрачно добавил: – Померла.

– Не о том разговор, – сказал негромко Колкхаун, и солдаты, пожав плечами, замолчали.

Шарп и сам хотел бы порасспросить сержанта о виноградных гроздьях, но знал, что любой подобного рода вопрос только вызовет нездоровое веселье, а выставлять себя на посмешище в глазах подчиненных он не мог. И все-таки странно... Как можно сравнивать женские груди с виноградными гроздьями? И кому только такое могло прийти в голову! С винограда мысли перескочили на крупную картечь. Есть ли картечь у тех ублюдков, что поджидают их там? Наверняка есть, да только нет смысла расходовать ее попусту, паля по просяному полю. Или это не просо? Тогда что? Чудно – выращивать просо в Индии! Хотя, с другой стороны, чудного здесь много. Индия – страна чудес. Здесь разгуливают голые придурки, называющие себя святыми. Здесь заклинатели змей, играя на дудочках, заставляют подниматься из мешков жутких, раздувшихся кобр. Здесь на улице можно увидеть увешанного колокольчиками танцующего медведя. Здесь встречаются оборванцы, которые всю жизнь только тем и занимаются, что лежат без движения на солнышке. Чертов цирк. Конечно, у тех клоунов есть картечь. Небось только того и ждут, чтобы пульнуть по красномундирникам начиненными железным хламом жестянками. Слава богу, подумал Шарп, что здесь такой высокий тростник. Или это просо?

– Нашел, – подал вдруг голос Колкхаун.

– Нашел? Что? – очнулся от раздумий Шарп.

– Все думал, сэр, упоминается ли в Священном Писании просо. И вот нашел. В книге пророка Иезекииля. Четвертая глава, стих девятый. – Сержант поднес Библию к глазам, прищурился и начал читать. Лицо у Колкхауна было круглое, с шишками жировиков, придававшими ему сходство с усыпанным смородинами пудингом. – "Возьми себе пшеницы и ячменя, и бобов, и чечевицы, и пшена, и полбы, и всыпь их в один сосуд, и сделай себе из них хлебы". – Он аккуратно закрыл книгу, завернул ее в кусок промасленного брезента и засунул в ранец. – Удивительно, сэр, что в Писании можно найти все, что встречается в повседневной жизни. Представьте, то, что я вижу здесь, перед собой, видит и наш Господь и Спаситель.