Пьер де Жиак - Александр Дюма

I

Ежели читатель, терпеливо следовавший за нами в наших исторических экскурсах по старой Франции, хочет совершить с нами еще одно путешествие в прошлое, мы перенесем его в местечко, расположенное в нескольких лье от прелестного городка Авранша между Ганзом и Сент-Гиларом, под поросшие в наше время травой стены крепости, надежно защищавшие городок Сен-Джеймс-де-Беврон в ту эпоху, когда начинается эта хроника.

На зеленых и тучных лугах, которые тянутся до самого Понторсона, стояли тогда палатки бретонской армии, которая с начала поста 1425 года осадила Сен-Джеймскую крепость. Бросив взгляд на ров, окружающий лагерь, а также на защищающий его палисад, мы прежде всего вынуждены будем признать, что план этих фортификаций наметил умелый стратег — ведь они хороши и для нападения, и в обороне. Дело в том, что в средневековых сражениях все происходило не в соответствии с общим планом кампании, а по капризу случайных военачальников, творивших произвол, едва они находили десятка два человек, готовых помочь им в этом произволе; стоило какому-нибудь гарнизону сбросить со стен своей крепости неприятеля, как он сейчас же отправлялся в поход и двигался наугад на помощь попавшему в плен другому гарнизону, дабы нынешние наступавшие завтра стали осажденными; именно это и могло произойти со дня на день с бретонским войском, ежели бы, к примеру, англичанам из Авранша вздумалось прийти на помощь своим братьям из Сен-Джеймс-де-Беврона.

Однако в этот час благодаря тщательным предосторожностям в лагере все было спокойно; ночная тишина нарушалась лишь часовыми, перекликавшимися каждые четверть часа; ни огонька не было видно в солдатских и офицерских палатках; только одна из них, стоявшая выше других, над которой при каждом долетавшим с моря порыве ветра развевались французское и бретонское знамена, еще светилась изнутри: в этой палатке не спал, полный забот, командующий всеми этими спокойно спящими солдатами, положившимися на него, как стадо на пастуха.

А он, не снимая доспехов, бросился на волчьи шкуры, служившие ему постелью; снял он только шлем и положил его рядом со скромным ложем сурового воина; это позволит нам рассмотреть того, на ком лежала столь большая ответственность за жизнь его братьев во Христе. Это был красивый молодой человек лет тридцати двух; длинные каштановые волосы обрамляли бледное чело и доходили ему до плеч; у него были голубые глаза, а выражение лица можно было бы назвать нежным, если бы он не хмурил брови; уже залегшая меж бровями складка выдавала сильную волю, которая у бретонцев переходит порой в упрямство. Медная лампа, единственная, как мы уже сказали, что горела во всем лагере, освещала манускрипт, который читал молодой человек, подперев голову левой рукой, а правой вносил в него поправки крупным почерком: его буквы были в три раза больше написанных до него. Манускрипт этот назывался так: «История Артура, графа де Ричмонта и коннетабля Франции, содержащая его мемуары с 1413 по 1424 год».

— Эх, бедный мой Гильом, дойдя до последней страницы, прошептал молодой человек, — боюсь, что в этот час ты взялся вписать в мою историю самые яркие страницы, а этот тысяча четыреста двадцать пятый год, начавшийся так неудачно, как бы не кончился еще хуже.

— Что за печальные мысли, ваше сиятельство! — подхватил какой-то человек, по виду крестьянин, незаметно вошедший в палатку Артура и бесшумно подошедший к его постели, так что тот его даже не заметил. — К несчастью, — продолжал со вздохом вошедший, — новости, которые я принес, не из тех, что могут порадовать.

— А-а, это ты Ле Грюэль? — отозвался Артур, улыбнувшись, и это свидетельствовало о том, что, хотя обещанные новости были неутешительны, доставившего их человека тем не менее ожидали с радостью. — Клянусь головой, бедный мой Гильом, я уж думал, что тебя повесили, и собирался было отрядить завтра людей с приказанием обшарить все растущие поблизости деревья, чтобы отдать тебе христианский долг.

— А ведь это вполне могло произойти, ваше сиятельство, ежели б я не сменил ливрею вашего благородного дома на эту деревенскую одежду. Англичане день и ночь бьют в барабаны, собирая народ под знамена графа Суффолка и мессира Скальза, и хотя денег при мне не много, они тем не менее могли бы похвастаться такой добычей.

С этими словами Гильом Ле Грюэль высыпал содержимое своего кошелька в графский шлем.

— Докуда же ты дошел?

— До Ренна, черт подери!

— Там ничего не слышно о короле?

— Как же, как же! Он сейчас в Иссудуне с господином де Жиаком и со всем двором.

— А обещанные сто тысяч экю?

— О них я ничего не слыхал.

— Стало быть, деньги, которые ты принес… — продолжал Артур, едва взглянув на полный золота шлем.

— …выручены за драгоценности, которые вы мне приказали продать, а кроме того, здесь еще двести экю золотом: половину мне передал ваш брат, господин Жиль, а остальное дали госпожа д’Алансон и госпожа де Ломань.

— Славные мои сестрицы! — прошептал Артур.

— Что же до герцога Жана, то он сейчас путешествует то ли в Морле, то ли в Кемпере; впрочем, даже если бы он был в Ренне, вы и сами знаете: он считает себя скорее бургундцем, нежели дофинезцем.

— Значит, наше состояние растет?

— Уже выросло до четырехсот восьмидесяти экю золотом.

— Ну, теперь, по крайней мере, есть чем расплатиться с крестьянами, поставляющими нам провиант; а солдатам остается смириться и ждать, когда соблаговолит о них вспомнить наш король.

— Да будет на то воля Божья! — отвечал Гильом с выражением человека, который на всякий случай поминает Господа, без особой, впрочем, надежды на то, что молитва его будет услышана.

— Что тут скажешь? — нахмурившись, процедил сквозь зубы Артур. — И кто может заставить тебя усомниться в терпении солдат, когда их командир первым подает им пример?

— Я слышал, когда шел мимо палаток, о чем шептались часовые, которым я был вынужден открыться.

— Что же ты слышал?

— Они грозились поднять завтра мятеж, ежели на рассвете войско не получит жалованья, которое они ждут уже пятый месяц.

— Мятеж! — подскочив на постели, вскричал Артур. — Мятеж? Да ты просто ослышался, Гильом.

— Нет, ваше сиятельство, я знаю, что говорю. Так вы уж будьте готовы…

— Мятеж! — не унимался Артур, презрительно усмехаясь и меряя палатку широкими шагами. — Мятеж! Любопытно было бы взглянуть! А приготовиться к этому можно только так: не выходить без меча.

— Ваше сиятельство! Не лучше ли было бы заставить крестьян подождать и выплатить солдатам хотя бы часть жалованья?

— Крестьяне поставили провиант под мое честное слово, и я сдержу его; а солдатам я должен давать хлеб, воду и оружие, и пока они сыты и им есть, чем сражаться, им не в чем меня упрекнуть.