Корсары Мейна - Виталий Гладкий

Часть первая. СорвиголовыВыходи в привольный мир!К черту пыльных книжек хлам!Наша родина – трактир.Нам пивная – божий храм.Ночь проведши за стаканом,Не грешно упиться в дым.Добродетель – стариканам,Безрассудство – молодым!Из сборника «Carmina Burana» (XIII в.) Глава 1. Юный бретёр

Весенним утром 1650 года изрядно разбитая колесами повозок и лошадиными копытами дорога, ведущая в Париж, как обычно, не пустовала. В столь раннее время по ней передвигались в основном люди военные, пассажирские и почтовые дилижансы и редкие купеческие обозы ехали под охраной – уж больно времена во Франции настали тревожные. По приказу чрезвычайно непопулярного в народе кардинала Мазарини принц Конде, герой Тридцатилетней войны, и некоторые его друзья были арестованы и заключены в Венсенскую тюрьму, и на улицах Парижа забушевала Фронда. Королева-регентша Анна Австрийская перебралась со всем своим двором и двенадцатилетним сыном, королем Людовиком XIV, в Рюэль, где спряталась за надежными стенами замка Мальмезон. А что касается кардинала, то его преосвященство по-прежнему пребывал в своей резиденции под защитой гвардейцев.

Еще не доехав до крепостных стен Парижа, пассажиры дилижанса мужского пола начали морщить носы, а дамы достали надушенные платочки. До этого они наслаждались чудесными запахами цветущих садов и свежескошенной луговой травы, но амбре, исходившее из канав фобургов – предместий, переполненных отбросами, мигом вернуло их к городской действительности. Миновав беспрестанно увеличивающуюся трясину канав, так не вяжущуюся с гербом города, на котором изображен серебряный корабль, плывущий по лазурным волнам, дилижанс оказался возле городских ворот, где еще с вечера в беспорядке толпились повозки торговцев, которые не успели попасть за стены до закрытия.

Покончив с формальностями, – в соответствии с королевским эдиктом, собственноручно написанным кардиналом Мазарини, привратники проверили документы, а чиновники получили городскую ввозную пошлину, – путешественники, несмотря на изрядно опустевшие кошельки, облегченно вздохнули, потому что путь в столицу французского королевства, перекрытый копьями и алебардами стражи, наконец стал свободным. Дилижанс углубился в лабиринт улочек в центре старого города, где почерневшие, увитые плющом массивные здания с высокими башнями, угловатыми бойницами и стрельчатыми арками соседствовали с покосившимися ветхими домишками.

Строения, каждый верхний этаж которых нависал над нижним, стояли столь плотно, что можно было перепрыгнуть с одного на другое. На узких улочках шириной около двух туазов [1] из-за крутых высоких крыш, почти смыкающихся вверху, всегда царили сумерки, и парижанам нередко приходилось зажигать в комнатах свечи даже средь бела дня.

С раннего утра город наполнен шумом. Туда-сюда скачут по булыжным мостовым всадники, гвардейцы или мушкетеры короля, высекая искры подковами лошадей и привлекая внимание юных служанок, которые торопятся в лавку зеленщика, чтобы купить свежую спаржу, громко ругаются торговки, адски гремят тянущиеся из портов Сены повозки с дровами, сеном, винными бочками… А вот и наш многоместный дилижанс внес свою лепту в городскую какофонию – прогрохотал по улочке металлическими колесами, опрокидывая лотки и срывая вывески.

Апогея шум достигает на Сен-Жерменской ярмарке, где собирается цвет парижской ремесленной «аристократии» – галантерейщики, скорняки, суконщики, золотых дел мастера, бакалейщики… Степенные негоцианты в пышных кафтанах и просторных штанах из темного сукна, в шерстяных чулках с подвязками раскладывают на прилавках кольца, серьги, пелерины, манто, гобелены, зеркала. Крупные коммерсанты съезжаются сюда из всех городов Франции и даже из-за границы; португальцы продают амбру и тонкий фарфор; турки предлагают персидский бальзам и константинопольские духи, провансальцы торгуют апельсинами и лимонами.

Чего здесь только нет! Марсельские халаты и сукна из Лангедока, голландские рубашки и генуэзские кружева, фландрские картины и алансонские бриллианты, миланские сыры и испанские вина. Продавцы сластей стоят на каждом углу и едва не хватают прохожих за рукава: купите, мсье, купите, мадемуазель, это так вкусно! Но особой популярностью у парижан пользуются вафли, без которых ни один гурман не мыслит себе бокал доброго вина.

На Новом мосту через Сену, построенном в 1604 году архитектором Андре де Серсо по приказу Беарнца – короля Генриха IV, как и на ярмарке, идет такая бойкая торговля, что рябит в глазах и звенит в ушах. Мост – излюбленное место цирюльников и зубодеров, различных штукарей, бродячих философов, недоучившихся студиозов, уличных хулиганов и аптекарей-шарлатанов, продающих всевозможные мази, пластыри, чудесные лекарства, спасающие в том числе и от гибельного влияния космических явлений – комет и солнечных затмений.

Дилижанс остановился неподалеку от Нового моста на небольшой площади, которую парижане прозвали «Пять углов», потому что в этом месте сходились пять улиц, и уставшие пассажиры, нагруженные коробками и саквояжами, стали расползаться от него в разные стороны, как муравьи из разворошенного муравейника. Вместе с ними на изрядно загаженную лошадиным пометом брусчатку ступил и высокий господин в коротком дорожном плаще и широкополой шляпе с пером, судя по выправке, отставной военный, скорее всего, моряк – он был сильно загорелым, а такой густой загар приобретается только в южных морях. Этот вывод подтверждал и старый сабельный шрам во всю левую щеку, кроме того, на левой руке, в которой он держал дорожную сумку, у него не хватало мизинца.

У пояса господина висела длинная тяжелая шпага, которой можно было не только колоть, но и рубить. Она называлась «седельной» и использовалась большей частью в кавалерии, но ее применяли и французские моряки – в абордажных боях. Потертые ножны не имели украшений, но от этого оружие выглядело еще более внушительно.

Господин осмотрелся и решительно направился в сторону улицы Сен-Дени. По его уверенному виду было понятно, что Париж он знает достаточно хорошо и ему не требуются провожатые, особенно такие, как те трое мазуриков, что увязались за ним от стоянки дилижанса. Когда он оказался в узком пустынном переулке, его начали быстро догонять. Господин обернулся, насмешливо глянул на угрюмые лица мазуриков, приготовившихся ограбить его и раздеть до нитки, и пальцами правой руки изобразил какой-то знак.

Грабители ошарашенно переглянулись, и на их физиономиях появились кислые ухмылки – инцидент был исчерпан. Господин притронулся к шляпе, прощаясь со своими «провожатыми», и пошел дальше, насвистывая залихватскую мелодию. Мазурики немного потоптались на месте, глядя ему вслед глазами голодных псов, у которых прямо из-под носа увели сахарную кость, а затем спрятали ножи и пистолет и поплелись обратно, сетуя на свое невезение.