Пир князя Владимира - Душица Марика Миланович Страница 10

Хорошо бы послать его к предкам, пусть воду мутит там, у них, если они ему позволят!

На этот раз, сопровождаемый помощниками, которые и сами его боялись, он вел в лес одного раба с настолько красивым и белым лицом, словно его купали в молоке, с таким прекрасно изваянным телом, что оно было достойно принадлежать богу! Он сам, лично, купил его на рынке, руководствуясь только одному ему известными и видными приметами. Боги точно знали, чего и кого они хотят. Его делом было только осуществить их желание. Днем раньше в гавани причалила варяжская ладья, полная невольников, так что он смог выбирать жертву тщательно, прикасаясь к ней, разглядывая ее, наслаждаясь.

Он совершил обряд до восхода солнца, когда день только занимался, голыми руками, предварительно омыв их водой из трех источников, зачерпнутой и смешанной в деревянной посудине выдолбленной из цельного куска елового дерева без единого сучка.

Жертва не испустила ни звука, Блуд же вскричал. Его вопль был продолжительным, вселяющим ужас и победоносным, словно он одолел целое войско, а не связанного по рукам и ногам раба, которого к тому же держали помощники. И означал этот вопль, что божья воля исполнена и бог принял жертву. Безжизненное тело осталось лежать на пригорке…

На обратном пути он бросил взгляд на тень, которая появилась с первыми лучами солнца и становилась все больше, простираясь от огромного деревянного истукана и пересекая тропу, по которой они шли, и пробормотал:

– Если тебе этого недостаточно… будет еще. – Имея при этом в виду Мстислава и его крепкую, несгибаемую шею с гордо сидящей на ней головой, на которой он со сладострастием сомкнул бы свои длинные, узловатые пальцы.

Власть над людьми отдаляет человека от человечности. Страшным становится человек, когда, действуя во имя бога, осуществляет собственные замыслы.

Когда, воспринимая себя как бога, оказывается жертвой двойного заблуждения – он не бог, но он и человеком быть перестает.

* * *

Рогволд лежал на боку, изогнувшись так, словно у него не было костей, плечи притянуты к животу, а лицо с широко раскрытыми глазами обращено к потолку. Отсутствие в них ужаса подтверждало, что этими пустыми глазами он ничего не видит, что в своем теле отсутствует. Плывет между небом и морем, к предкам.

Этот же путь уже брезжил и перед его сыновьями. Они стояли в углу освещенного факелами зала, беспомощные, в их животы упирались копья, под шеями поблескивали мечи, а взгляды их были прикованы к ужасной картине.

Мстислав, тот самый, к которому уже давно с ненавистью присматривался Блуд и которого Владимир приблизил к себе именно за решительный характер, храбрость и необузданность, приказал вывести их из зала и запереть. Он был не простолюдином, а происходил из боярской семьи, правда, это его бы не защитило, но, к счастью, руки жрецу связывали дружеские отношения между князем и Мстиславом. Свое внимание, особенно же награды и военную добычу, князь щедро и справедливо делил между всей своей дружиной, стараясь никого не обойти, не обидеть. К некоторым же, вроде Мстислава, он испытывал братскую любовь.

Из зала одна дверь вела в небольшую каморку. Там он нашел Рогнед. Она, следя за тем, что происходит с братьями и отцом, не успела спрятаться надежнее. Из-за закрытой двери донесся крик, единственное, чем она могла защищаться. Она бы не проронила ни звука, если бы он выхватил меч. Но было не так.

Он связал ей руки за спиной тонкой и прочной варяжской веревкой, которая врезалась в кожу, к тому же, лежа на спине, она давила на них. Он хотел лишь одного – провести ее, такую униженную, через двор, чтобы отомстить за оскорбление. Ничего больше.

До того момента, пока она сквозь зубы в бессильном бешенстве не прошипела ему в лицо:

– Рабское отродье! Ублюдок!

Ее изысканного покроя черное платье под златотканой далматикой было порвано и задрано, молочно-белые бедра покрыты пятнами красного румянца, так нетронутая кожа защищалась от насильственных прикосновений. Рыжие шелковистые пряди волос выбились из-под золотых гривен на висках и упали на открывшуюся грудь, когда она, извиваясь всем телом, тщетно пыталась освободиться. Одна вышитая серебром туфелька валялась на боку в стороне, как знак того, что она сдается, вторая, на левой ноге, была согнута пополам и так сильно прижата пальцами к полу, что вышивка на ней лопнула.

Он стоял на коленях между ее сведенными судорогой ногами. Роня открыла рот, чтобы снова крикнуть, но он сунул ей между зубов ладонь. Она со всей силы вгрызлась зубами в крепкую мужскую руку. До крови.

Это его успокоило. Он помедлил, потом, не обращая внимания на ее зубы, продвинул ладонь еще глубже в рот, прижав ей голову, от чего ее хватка ослабла. Теперь она не могла даже взвизгнуть. Оставшись без воздуха, сдалась. В тот день дыхание смерти веяло над всеми, она ощутила его на своем лице, и все ее взбунтовавшееся тело обмякло.

– Значит, не станешь разувать сына рабыни?! А?!

Темнота сгущалась.

Ветер задувал все сильнее, врывался в выбитую дверь большого зала дворца. Крупные варяги в стальных кольчугах, выкованных новгородскими мастерами, окровавленные, по-прежнему с оружием в руках, хотя все уже было кончено, отложив в сторону свои высокие щиты, факелами освещали палаты.

В комнатке, где окна были закрыты, а двери заперты, вечерний свет превращался в полную черноту.

От черноты отделилась холодная тень и легла ей под грудь.

И Роня замерла. Почувствовав, что она стала податливее, Владимир вытащил руку из ее рта и притянул ее к себе, наслаждаясь скорее мстительным чувством, чем ее полными бедрами.

Она не издала ни звука. Более того, ее серые, подкрашенные темной краской глаза остались сухими. В них влилась темнота, и они, широко открытые, стали почти черными.

* * *

Всем известно – силой можно взять страну или город, но только не женщину!

По знаку старшего из варягов сыновей Рогволда убили сразу, как вывели из палат. Князь бы предпочел объявить их своими вассалами. Если б смог, он предотвратил бы и убийство старого князя.

– От головы, снятой с плеч, никому нет пользы, а от живого можно получить многое, – говорил он.

Он не отдал ее на потеху своим воинам, как боялась княжна Полоцкая. Ни до этого, ни после, он никогда не брал женщин силой. Среди рабынь попадались гордые, своенравные, неприступные красавицы, но князь знал много способов склонить их к любви, и ни один из них не был насилием.

«Безродный! Сын рабыни!» – эти слова жгли его. Азарт борьбы и пламя мести подтолкнули к тому, чтобы унизить ее. Но потом все улеглось, а позже совсем испарилось, и князь стал относиться к ней в соответствии с ее княжеским происхождением.

Оба прикусили языки. Она, увидев последствия своего высокомерия и непродуманных слов, он из-за своего недостойного поступка. Поняв, что злое слово добра не приносит, Рогнед сдержалась, когда ее в первый раз привели к нему.