Вайделот - Виталий Гладкий Страница 10

Спустя какое-то время над болотом и рощицами, произраставшими на островках среди топей, раздался сильный энергичный стук. Озадаченный дятел, который сидел на высокой березе, каким-то чудом выросшей на болоте, склонив набок свою пеструю голову, с удивлением начал прислушиваться к этим необычным звукам. Неужели у него появился конкурент? Это был непорядок. Дятел уже вознамерился прогнать воришку, нарушившего границы его кормовых угодий, даже крыльями взмахнул от негодования, да уж больно жирные короеды шевелились под корой старой березы (их было очень много, а он был голодный), и дятел решил оставить все разборки на потом. Вскоре его дробь присоединилась к стуку деревянных мечей, и этот шум на некоторое время заставил умолкнуть даже склочное и болтливое племя лягушек, устроившее сход на листьях кувшинок.

Несмотря на то что «темные» века в Европе, которые длились с пятого по десятый век новой эры, давно закончились, передвигаться по дорогам в тринадцатом столетии было не менее опасно, чем в прежние времена. Редко кто мог позволить себе преступную беспечность отправиться в дальний путь в гордом одиночестве. Обычно путешественники – большей частью монахи-проповедники разных орденов, странствующие фигляры, солдаты-наемники, ищущие нового хозяина, и нищие попрошайки (в основном калеки, выброшенные войной на обочину жизни) – старались прибиться к купеческому каравану, под защиту вооруженной охраны, или к воинскому отряду, за которым шел обоз с маркитантами.

Тем не менее случались и исключения из общего правила. Именно таким исключением был хорошо упитанный монах-доминиканец, принадлежность которого к ордену Святого Доминика можно было определить издали по кожаному поясу, и который летним днем 1238 года сидел перед костром на небольшой полянке и, с вожделением облизываясь, поджаривал на вертеле косулю. (Она была ранена какими-то охотниками и, выбившись из сил, запуталась в кустах возле дороги, где ее и нашел монах, посчитав животное даром небес.) Жир капал на горящие уголья, и в воздухе носился возбуждающий аппетит восхитительный аромат жаркого. Вращая вертел, монах не забывал прикладываться к походной баклажке, в которой булькала какая-то жидкость. Судя по тому, что после каждого глотка лицо монаха наливалось все более и более густым румянцем, в баклажке явно была не простая вода, а нечто более приятное на вкус и обладающее весьма солидной крепостью.

Полянка находилась на обочине лесной дороги (впрочем, в те времена все пути не могли миновать обширные лесные пространства), которая тянулась вдоль побережья Балтийского моря. Судя по тому, что она была изрядно избита лошадиными копытами, по ней часто передвигались конные воинские отряды. Это предполагало наличие неподалеку одной из крепостей рыцарей Тевтонского ордена. За стеной из вековых деревьев, окружавших полянку, шумел прибой – море находилось совсем рядом. Впрочем, его присутствие ощущалось не только в звуках, не свойственных лесному раздолью, но и в отвратительном запахе гниющих водорослей, выброшенных штормами на берег. Иногда эти миазмы попадали в ноздри монаха-гурмана, и он страдальчески морщился.

Уж так в этот тихий и ясный июньский день получилось, что не только монах решил путешествовать в гордом одиночестве. По той же дороге, приближаясь к полянке с костром, шел молодой менестрель [12]. Его звали Хуберт. В руках он держал обожженную для крепости на костре длинную палку (свое «оружие»), за плечами у него висела видавшая виды лютня, с левого боку – фляжка для воды, а с правого – нож и сумка с разными принадлежностями его профессии. В те времена менестрель был не только музыкантом, исполнителем песен и баллад, но еще и рассказчиком, фокусником, штукарем и акробатом. Поэтому в сумке лежали странные и непонятные для непосвященных в секреты его ремесла вещи, а также различные порошки в мешочках, без которых у Хуберта не обходился ни одни фокус.

Почуяв аппетитный запах жаркого, менестрель поневоле прибавил шаг. Если до этого он шел неторопливо, беззаботно насвистывая какую-то веселую мелодию, то теперь Хуберт уже почти бежал. Беднягу подгонял голод; он не ел со вчерашнего утра, когда его едва не пинками выгнали с постоялого двора, где Хуберт некоторое время питался, развлекая клиентов харчевни, – убогого и гнусного заведения, самым изысканным «блюдом» которого считались свиные потроха.

Хозяин харчевни и постоялого двора предоставил ему кров и еду с условием, что он не будет вмешиваться в процесс игры в кости – главный источник его доходов. (Уж он-то знал, что менестрели в разных играх чувствовали себя как рыба в воде.)

Хозяин держал двух наемных шулеров, которые обыгрывали доверчивых простаков, имевших несчастье переночевать на его постоялом дворе. Хуберт долго крепился, глядя на хитрые уловки мошенников, а затем не выдержал и в отсутствие хозяина сел за стол к игрокам. Спустя недолгое время все их денежки перекочевали в кошелек Хуберта, но тут появился хозяин и сразу все понял. Деньги отобрать он не решился – Хуберт мог постоять за себя, но за ворота постоялого двора выгнал, да еще и натравил на него сторожевых псов. Хорошо, что менестрель, предполагая нечто подобное, две недели кормил собак кусками мяса, воруя их на кухне. Поэтому, когда псы догнали его в лесочке неподалеку от постоялого двора, то, вместо того чтобы растерзать, начали ластиться. Увы, угостить псов было нечем, и Хуберт лишь вежливо с ними попрощался. Видимо, собаки поняли смысл его проникновенной речи; немного поворчав в досаде, они медленной унылой трусцой побежали обратно…

Притаившись в кустах, Хуберт наблюдал за монахом. Он не стал подходить к нему сразу, и причиной тому была увесистая дубина, окованная металлом, которую монах держал под рукой. Поднаторевший в скитаниях, менестрель знал, что святые отцы не отличаются благосклонностью к попрошайкам, особенно такие, как этот монах-проповедник, каждый день рискующий своей головой. Несмотря на упитанный вид, монах двигался легко и непринужденно; похоже, его грубое одеяние скрывало приличные мышцы и не исключено, что в прежней жизни святой отец был воякой. А это значило, что вместо порции жаркого Хуберт может получить добрый удар дубинкой по башке.

Убедившись, что жаркое готово, монах немного притушил уголья и, подняв голову вверх, начал творить молитву Всевышнему, благодаря за заботу о своей ничтожной персоне. Ведь только благодаря милостям Господа ему удалось заполучить эту благородную дикую козу, которая несомненно поможет ему и дальше нести свет истинной веры погрязшим в дикости и невежестве местным варварам. От экстаза монах прикрыл глаза, и в этот момент блудливая рука менестреля-штукаря метнула в костер мешочек, в котором находился некий хитрый порошок.