Резидент - Аскольд Шейкин Страница 10

Леонтий строго посмотрел на Афанасия. Их глаза встретились. «Специально для меня говорил. Напоминает, что друзьями были. Смельчак! — подумал Леонтий. — Заговорить с ним? Лучше потом, в другом месте. Опасно сейчас. Очень уж он в открытую высказался…»

Впереди, в стороне вокзала, снова послышался голос Богаевского:

— Как это вы не смогли?.. Владелица рудника просит? Рудник остановится?.. Но почему вы говорите, что угля на станции только на сутки?.. Ах, из-за забастовки!.. Приказ есть приказ, хорунжий! Немедленно выполнить!..

Ничем не выказав, что он узнал Афанасия и понял скрытый смысл его слов, Леонтий пошел в сторону генеральского голоса.

Уйдя с Цукановской шахты, Мария по совету Харлампия не направилась сразу домой, а зашла к Дусе Варенцовой и пробыла у нее почти до полудня. Вчера Дусе столько понадарили шерсти, шелка и полотна, что работы должно было хватить Марии на всю зиму.

Возвращаясь, она еще издали увидела в начале Сквозного переулка толпу, причем все смотрели в ту сторону, где был ее дом. И Мария сразу поняла: у них делают обыск.

Она вбежала во дворик. Дверь была распахнута, порог и земля снежно белели от перьев и пуха.

Бородатый дядька в черной форме городского стражника перегородил дорогу:

— Стой!

Из домика, сквозь пролом высаженного окна, доносились голоса:

— Сереженька, што же ты робишь? Я же мать твою знала и отца твоего знала… Што же ты робишь?

— Вспомнила? Это вспомнила? А где казна лежит, не вспомнила?

«Родная… Дорогая… Единственная, — думала Мария, в беспомощности застыв на месте. — За что они так? Какая у нас казна?..»

Домик сотрясался от ударов. Там ломали перегородки, били горшки.

Потом мать вывели на крыльцо. Мария бросилась к ней. Стражник попытался помешать, но они уже обнялись.

— За что? — сквозь слезы говорила Мария. — Куда они вас поведут?..

Мать прижала свое лицо к ее лицу, мокрому от слез, и стала целовать ее, говоря шепотом:

— В Воронеж уходи, к Степану. Ни дня тут не оставайся. Обо мне не думай. Это моя просьба. Христом-богом… Ни часа не жди…

Стражники растащили их, но и после того Мария пошла за матерью. Она забегала вперед, хватала за платье, за руки. Ее отталкивали, несколько раз она падала.

Как она потом попала домой, кто отвел ее от здания бывшей духовной семинарии на Московской улице, где теперь помещалась особая следственная тюрьма, на Сквозной переулок, Мария не знала. У ворот тюрьмы она повалилась без памяти.

Пришла она в себя от того, что ее осторожно гладили по голове.

Мария открыла глаза: она была дома, лежала на койке. Пол подметен, на столе миска с оладьями, макитра…

По голове ее, словно маленькую, гладила Пелагея Гаврилова, соседка.

— Поешь, голубушка, — говорила она. — Я тебе вот оладушек принесла, робленки… О матери-то ты не горюй. Мир не без добрых людей. Чего ж с нее взять-то, с Анны?

Мария схватила руку Пелагеи, прижала к губам, снова заплакала.

А Пелагея гладила ее по голове, по спине, приговаривала:

— Ничего, милая, ничего… Все обойдется, подержат, подержат Анну да выпустят…

Хорунжий Власюк, командир сотни, сопровождавшей Африкана Богаевского, получил в тот день очень простой приказ: арестовать машиниста шахтного подъема Цукановского рудника Харлампия Чагина.

Если арест проведет сотня атаманского полка, а не два-три филера или стражника, это будет внушительно, произведет на шахтеров должное впечатление.

Власюк понимал, чего от него хотят. На рудник надо налететь вихрем, оцепить, отрезать от города. Горняцкая братия должна почувствовать силу — гибкую, стремительную, беспощадную. Основная масса рабочих живет в городе, но возле террикона, словно грибы вокруг пня, лепятся землянки. Их жители увидят все своими глазами и расскажут другим.

В чем заключалось преступление Харлампия Чагина, Власюк не знал. Да его это и не интересовало. Приказ он получил от самого Богаевского и выполнять его намеривался точно, благо «атаманцы» были не прочь «поразвлечься». Им надоело сопровождать Богаевского в поездках по городским улицам, хотелось чем-то позабавиться, хотя бы поскакать по степи.

Когда сотня ворвалась на Цукановский рудник, Власюк первым подлетел к машинному сараю. Широкая, как ворота, дверь была распахнута. Власюк соскочил с коня, передал ординарцу повод лошади. В этот момент из ворот выглянул и хотел скрыться какой-то парень, измазанный углем и машинным маслом. Власюк схватил его за рубаху.

Подбежал бритый полный мужчина в коричневом пиджаке — агент освага — осведомительного агентства, занимавшегося агитацией и политическим сыском, — который, как знал Власюк, будет ждать на шахте. Он глянул на парня, замахал руками:

— Не он! Не он!

Власюк перетянул парня нагайкой:

— Путаешься под ногами! Пошел вон!

Парень бросился в машинный сарай, но казаки загородили дорогу.

Пятерка заранее назначенных охотников подбежала к Власюку.

— Айда, — сказал он и первым шагнул в ворота.

И сразу же остановился. В машинном сарае был полумрак, и в этом полумраке, сопя, чавкая, поднимая ветер, двигались какие-то гигантские рычаги и вращались колеса.

В глубине виднелась чернобородая фигура.

Агент из-за спины Власюка вытянул руку:

— Он!

Власюк метнулся вперед, и вдруг струя пара с шипеньем пересекла путь, ударив Власюка в бок и щеку.

Он отпрыгнул. Налетая друг на друга, ругаясь, спотыкаясь о трубы и баки, кинулись к выходу сопровождавшие его охотники.

— Подлец! — крикнул Власюк и снова ринулся вперед, в туман, но налетел лбом на какой-то барабан или бочку.

С бранью он выбежал из машинного сарая.

А пар валил и валил из двери, из окон, из щелей под крышей.

Выхватив наган, Власюк несколько раз выстрелил в туман.

И тогда заревел гудок:

«Пы-мы-щ… пы-мы-щ…»

Он совершенно явственно выговаривал слово «помощь», звал!

Власюк оглянулся: из бараков и землянок стали выходить люди.

Но теперь уж он этому не был рад.

Подошли мужчина в инженерской тужурке и в фуражке с молоточками и высокая полная пожилая дама в черном платье и в черной шляпе с вуалью.

— Управляющий, инженер Вышинцев, и владелица, госпожа Цуканова, — крикнул, пересиливая рев гудка, агент освага.

Управляющий решительно вошел в машинный сарай и скрылся в тумане. Гудок утих. Постепенно осел пар.