Агент из Версаля - Владимир Бутенко Страница 10

Цветастые шали Мерджан и Марфуши угадал Леонтий издали и, не мешкая, зашагал навстречу. Приодетые в азямы из верблюжьей шерсти, сшитые и украшенные аграмантом собственными руками, обе были высоки и красивы и невольно притягивали улыбчивые взгляды. Леонтий очень не любил, когда на жену пялился кто-либо из козаков. На сей раз, к счастью, ничто не омрачало праздничного настроения.

Вначале он угостил своих барышень пряниками и лущеными орехами, затем повел их на пустырь за церковью, где под балалайку молодежь водила хоровод, выступали скоморохи и жалобно цугикала [7] шарманка. Тут же, на отшибе, стояли крытые кибитки ногайцев, торгующих верблюжьей шерстью. Марфуша потащила в хоровод Мерджан, но та шарахнулась, одичало сверкнула глазами:

– Что ты! Я не чета тебе, незамужней! Лучше подойду к своим. Может, выберу шерсть…

Леонтий хотел последовать за женой, но сестра подхватила его под руку и, смеясь, повлекла в круг подружек. Девушки, одна другой краше, враскачку проходили мимо красавца-сотника и он, как полагалось в хороводе, приветствуя, каждой отвешивал головой поклоны. Мерджан почему-то задержалась у кибиток, а когда вернулась к вышедшему из веселой круговерти мужу, на глазах ее блестели слезы.

– Что с тобой, сладушка? – забеспокоился Леонтий. – Тебя обидели?

Мерджан попыталась улыбнуться и отвела глаза:

– Нет, меня очень тронула музыка шарманки. Такая жалобная и ласковая…

Леонтий с недоверием посмотрел на жену, поняв, что она чем-то опечалена, что-то не договаривает…

Полдень выстоялся погожий, тихий, с раскрытым бирюзовым небом.

Мерджан шла под руку с любимым и, задумавшись, щурилась от многоснежья, от частокола сосулек вдоль застрех куреней, горящих под солнцем. С каждым часом разгулье крепло, – рекой лилось вино, под балалайки и бандуры затевались плясы-переплясы да песни, а они были вдвоем, вдвоем в этом еще непознанном ею козачьем мире. Но сейчас, как замечал Леонтий, жена была иной, чем в предыдущие дни, – встревоженной и молчаливой. После Рождества они должны были обвенчаться. Предстоящие церковные обряды, вероятно, вызывали у Мерджан волнение. А беременность переносила она нетрудно, – только пристрастилась грызть куски мела. Леонтий не стал допытываться, зная, что любимая сама ему расскажет обо всем…

Завернули к прибрежному выгону посмотреть старинную козачью игру. На рамке, сделанной из жердей, висело железное кольцо величиной примерно в один ручной обхват. Дюжина молодых козаков, разгоняя лошадей, на полном скаку должны были пробросить пику сквозь это кольцо так, чтобы не зазвенел привязанный к нему колокольчик. Ухари сменяли друг друга, старательно метились и попадали, но трехаршинная пика то и дело цеплялась задним концом, рассыпая веселое треньканье.

– Дюжей надо метать! – наблюдая, взволнованно пояснял Леонтий жене. – Чтоб летела пика, как пуля. Я раньше тоже участвовал. Вот, кажется, простое занятие. А попробуй, попади!

Поодаль, в тылу собора, собиралась толпа глазеть на кулачный бой. Добровольцы-драчуны кучковались вокруг судьи, есаула Браткова. Леонтий, заприметив однополчан, не сдержался. Несмотря на отговоры жены, повел туда, сбросил ей на руки новехонький бешмет и шапку и подался к своим.

Платовцам и примкнувшим к ним отчаюгам противостояли козаки Рыковской станицы и Алексеевского бастиона. Среди них были батарейцы, изрядно понянчившие ядра и на своих руках потаскавшие мортиры. Да и кулачищи у них в самом деле походили на чугунные шары. Три года подряд побивали они супротивников на праздниках.

Носком сапога подручный Браткова, лихой козачок, прочертил по снежному насту межу. А сам есаул, дав команду бойцам разойтись, с одной и с другой стороны воткнул по флажку. Гурьбе Леонтия достался синий, а батарейцам – алый. Победителями становились те, кто переносил флажок противника на свою делянку.

– Сходись! – гаркнул Братков, выкатив глаза и шевельнув порыжелыми от курева усищами.

Мерджан в первый раз видела, как две ватаги козаков, только что дружески перешучивавшиеся между собою, бросились в драку. Под возгласы и грозные крики замелькали кулаки! В ратоборство вступали попарно. Поначалу сторонники Леонтия, удерживая «стенку», отмахивались от пушкарей. Но те, войдя в азарт, изломали порядки платовцев и потеснили назад. Вот уже двое приятелей Леонтия сели на снег, закрывая ладонями разбитые лица. Вот и самого его, искусного кулачника, с двух рук проворно «метелит» козак с бастиона, рослый и по-медвежьи сутулый. Верхняя губа Леонтия разбита, нос распух, но дерется он по-прежнему упорно, уворачиваясь и ответно осыпая батарейца тумаками. И вдруг могучий верзила, пропустив удар Леонтия, дернул головой и закачался по-пьяному, пошел вбок и припал на колено…

Мерджан, которую так тянуло кинуться мужу на выручку, выкрикнула и прицокнула языком. Но мужа тут же высмотрел знаменитый боец Василь Метла, уже успевший также уложить первого противника. Василь неказист, но шея у него, как у быка, а ручищи вроде кузнечных щипцов. Случалось, на спор разгибал он подковы… Разок пропустил Леонтий его выпад, второй. И как-то обмяк, точно опору потерял. Мерджан, объятая гневом, швырнула на землю все, что было в руках, и кинулась к мужу. В мгновенье донесли ее быстрые ноги к дерущимся. С ходу налетела на Василя, вцепилась рукой в его оттопыренное ухо. Ахнув от неожиданной боли, станичник скосил голову и не поверил глазам: на него напала… баба! От боли он отмахнулся локтем, толкнул ногаянку в грудь. Леонтий задохнулся от ярости. И, увидев в его глазах безумный блеск, Василь, этот непобедимый кулачник, попятился…

Между тем платовцы, дав противнику порастратить силы, перешли в наступ. Бой затягивался. Есаул Братков и старики-судьи теряли терпение: давно были приготовлены бочка полтавской горилки и жбан с квашеной капустой. Тут и смекнул дед Филимон, сам рыковский станичник, что платовцам надлежит присудить поражение, так как на их позицию выбегала баба и чинила супротивникам ущерб. Его поддержали бородатые старшины. Есаул рявкнул: «Разбороняйсь!» Однако унять кулачников было не так-то просто: и разойдясь, они задевали друг друга, сулились «возвернуть должок». Братков громогласно объявил решение судей. И Метла, в знак справедливости такого решения, всем продемонстрировал свое надорванное ухо.

Мерджан очень огорчилась, когда победу присудили противникам Леонтия. Она виновата. Хотя и не знала совсем, что существуют такие правила. Но Леонтий ее успокоил: каждый раз судьи решают по-своему, и никаких особых правил вовсе не существует. Она немного постояла в сторонке, наблюдая, как муж с козаками делил «чашу круговую». А затем куда-то ушла…

Козаки гулеванили, пили столько, сколько каждый мог. Славно потешились, разукрасили друг друга до неузнаваемости – ни один день придется отлеживаться на печи. Это пройдет, а дух боевой, смелость и навыки рукопашной – останутся!

Смеркалось по-зимнему быстро. Стало студено. Леонтий, подумав, что жена уже дома, шел к своему куреню, обессилевший и захмелевший, улыбаясь и пытаясь петь, шлепая непослушными разбитыми губами…