Грозная туча - Софья Макарова Страница 10

Еще карета главнокомандующего не выехала за город, как раздался страшный треск, от которого зазвенели стекла в окнах, и народ замер от ужаса. Не успели жители прийти в себя, как снова раздался треск.

— Зеленый мост русские взорвали!.. — понеслась весть с одного конца города в другой.

— Магазины на Лукишках взлетели на воздух!.. — толковали всюду.

Только что все успокоилось, как раздались три пушечные выстрела и снова оглушили всех.

— Стреляют по городу!.. — пронзительно крикнул кто-то.

Поднялся страшный переполох, бежали со всех улиц, толкаясь, роняя друг друга и крича, что есть мочи.

Переполох оказался напрасен. Французы этими выстрелами давали знать русским, что они вступают в город, так как император Александр, жалея красивый город, велел нашим войскам сдать его без боя.

Толпы успокоились, но, движимые любопытством, переносились, словно волны, из одного края в другой. Одни бежали на горы, Замковую и Бекешовую, надеясь увидеть оттуда, что делается вокруг города; другие лезли на соборную колокольню; иные бежали к Погулянке встречать французов, двигавшихся с этой стороны, и все кричали, словно помешанные.

Городской голова спокойно сидел в ратуше. Перед ним на прекрасной работы серебряном подносе лежали позолоченные ключи, якобы от ворот города, которых в то время уже не существовало. Затишье это продолжалось часа с два. Вдруг послышался снова крик: колят! колят!..

— Кто? Кого колят? — спрашивали в толпах, но никто не мог на это ответить.

Однако и этот переполох оказался напрасен; хотя на всех улицах показавшиеся французские уланы и летели, направив вперед пики, будто готовились колоть, но колоть они никого не кололи, и толпы зевак струсили попусту…

Лишь только в ратуше узнали о вступлении в город французов, городской голова поднялся со своего места, вышел к офицеру, переговорил с ним и тотчас же отправился на Погулянку. Его окружали именитые горожане, отправленные депутатами для поднесения городских ключей Наполеону.

Между тем конница продолжала входить в город. За уланами показались конные егеря, во главе которых ехал на мощном коне Мюрат. Он взмахивал обнаженной саблей, громко крича:

— Vive Napoleon!

Увидя депутатов от города, шедших навстречу Наполеону, Мюрат дозволил им идти к Понарским горам, где находился император французов, поджидая изъявления покорности от города Вильно.

Приняв городскую депутацию весьма благосклонно, Наполеон въехал, однако, в Вильно только после полудня, когда все было готово к торжественной встрече: дома увешаны коврами и убраны цветами и венками. Поляки и польки приветствовали французского императора восторженными криками. Наполеон остановился во дворце, из которого дня за три до того выехал император Александр.

Министр полиции генерал Балашов, присланный императором Александром с письмом к Наполеону, был поражен роскошью и пышностью обстановки французского двора в Вильно. Из большой приемной, где толпились французские генералы и польские вельможи, Балашова провели в маленькую залу, и через несколько минут из противоположной от входа двери вышел к нему Наполеон.

Он был невысок ростом, полный, широкоплечий, с моложавым лицом, большими быстрыми глазами и орлиным носом. Синий мундир с черным воротником облегал плотно его толстую талию и, расходясь на груди, открывал белый жилет. Белые лосиные панталоны обтягивали ноги, обутые в ботфорты. Во всей его осанке было нечто решительное, а вместе с тем и величественное. Он принял Балашова весьма милостиво, но отказался наотрез вывести свои войска обратно за Неман, причем дал почувствовать, что у русских всего двести тысяч войска, а с ним пришло втрое более, да вся Польша и Литва за него.

Отпуская Балашова, Наполеон дал ему письменный ответ императору Александру. Это была последняя попытка российского императора примириться с Наполеоном. Затем все переговоры были прекращены, и началась война…

ежду городами Гродно и Минском, немного южнее их, находится небольшой городок Слоним, населенный большей частью евреями. Слонимский шляхтич Конопка, служивший во французской армии и отличившийся в походах в Испании, был произведен Бонапартом в генералы и прислан в Слоним, чтобы сформировать третий легкий гвардейский кавалерийский полк императорских уланов. Полк этот должен был состоять исключительно из польских и литовских дворян.

Литовская молодежь, наэлектризованная ксендзами и женщинами, стекалась со всех сторон, почитая за честь вписаться в этот блестящий полк.

Князья Воронецкие, графы Залусские, графы Тышкевичи поступали простыми рядовыми, чистили скребницами своих коней посреди улиц, учились управляться с пиками, месили грязь на площади, учась маршировать повзводно и поэскадронно. Большая часть студентов Виленского университета примкнула к ним, а мальчики-подростки и гимназисты плакали, что их не принимали, хотя они просили, как милости, идти в рядах своих соотечественников. Весьма может быть, что об этом же мечтали два сверстника, впоследствии прославившиеся своими поэтическими дарованиями: Адам Мицкевич и Эдуард Одынец, тогда еще учившиеся в Минской гимназии. Красавицы Юлия и Аделаида, сестры генерала Конопки, вышивали шелками, золотом и бисером знамя полка и разные боевые принадлежности для молодых уланов.

Молодежь ликовала, веселилась и шумно высказывала свою радость. Жиды сновали между этой богатой молодежью, снабжая ее всем нужным и ненужным, набивая при этом себе мошну червонцами, щедро сыпавшимися из рук восторженных и неопытных императорских уланов. Казалось, сам воздух пел вместе с ними патриотические песни; и восхваления Польше и франции гудели и переливались на всевозможные лады.

Поставленный Наполеоном правителем Литвы маршал Марель, герцог де-Бассано, назначил подпрефектом в Слоним Феликса Броньского.

Обряженный во французский мундир с иголочки, Броньский появлялся всюду, то провожая, то встречая войска, проходившие через Слоним, стараясь при этом выказать французам свои расторопность и усердие, а также преданность Наполеону. Глядя на него, трудно было поверить, что еще несколько дней тому назад он так же восторженно восхвалял императора Александра и не далее как девятнадцатого июня низкопоклонничал перед князем Багратионом, простоявшим со своими войсками целые сутки в Слониме, двигаясь со своей армией к укрепленному лагерю, устроенному неподалеку от Динабурга [3] подле города Дриссы.

Но таков уж был нрав Броньского. Крича громче других о том, что Наполеон восстановит Польшу и присоединит к ней Литву и Украину, он старательно припрятал свой русский мундир — сохранил на всякий случай.