Конец "Сатурна" - Василий Ардаматский Страница 10

— Боюсь, что я с этим не справлюсь, — с опасной поспешностью сказал Кравцов и, помолчав, пояснил: — Все эти ребята мне как русскому доверяются меньше.

Клейнер удивленно посмотрел на Кравцова.

— Не узнаю вас, господин Коноплев! Все наоборот! Из всей нашей группы именно вам легче всего говорить с молодежью. Это подтверждает и вчерашний вечер. Так что прошу вас не хныкать, а поработать так, как следует человеку, который скоро из рук Германии получит орден.

— Я, конечно, буду стараться.

— Я верю в вас, господин Коноплев, — почти торжественно произнес Клейнер.

Весь день Кравцов провел в тревожном смятении: он не знал, как ему теперь поступить. С одной стороны, он прочно влез в гестапо, и его донесения о планах и делах гестаповцев имели для Маркова огромную ценность. С другой — он должен был теперь стать прямым пособником гестаповцев в их кровавых делах. Способа устраниться от выполнения поручения Клейнера он не находил. «Нужно удирать из города», — эта мысль становилась все более настойчивой.

Вечером Кравцов и Добрынин встретились в домике мичуринца. Добрынин не разделял мрачных мыслей Кравцова; он считал, что они могут найти выход из создавшейся ситуации, однако ничего конкретного пока предложить не смог.

— Все же эти ребята нашенские, — убежденно говорил Добрынин. — Им только шепни, чего от них хотят, они ни в Германию не поедут, ни тем более наниматься в палачи.

Кравцов не мог разделить оптимизма товарища. «Одно из двух, — думал он, — или Добрынин не понимает всей сложности положения, или, дорвавшись наконец до дела, попросту не хочет его бросать».

— Не узнаю тебя, честное слово, не узнаю! — пытался шутить Добрынин. — Куда девалось твое знаменитое недержание решительности?

— Брось шутить, — угрюмо сказал Кравцов.

Ночью они написали подробное донесение Маркову о создавшемся положении. В донесении излагались оба мнения: кравцовское — об уходе из города и добрынинское — о попытке подрыва изнутри гестаповской работы среди молодежи. Утром Кравцов снес это донесение Бабакину, предупредив его, что дело очень срочное.

На другой день утром Бабакин передал Кравцову ответ Маркова.

«Об оставлении города не может быть и речи: мы, как и прежде, должны знать от вас все о деятельности гестапо. Необходимо сделать все возможное для ликвидации критической ситуации с молодежью. Вместе с Добрыниным выявите из ее среды хотя бы полтора десятка таких, на которых можно положиться, их имена и адреса через известных вам людей передадите подполью. Опираясь на отобранных вами ребят, подпольщики развернут агитационную работу среди всего контингента. Вам же необходимо продумать мероприятия, которые раскрыли бы молодежи и кто ими занимается, и что их ждет. Воспользуйтесь тем, что начальство спешит. Им теперь не до тонкостей, и можно действовать более прямолинейно, а это значит, что перед молодежью можно обнажить цели гестапо во всей их гнусности и опасности. Ваши действия не должны противоречить вашему положению. В те мероприятия, которые вы продумаете, обязательно вовлеките гестаповцев, во всем с ними советуйтесь, заручитесь их одобрением, провоцируйте на дачу вам указаний и превращайтесь в исполнителей этих указаний, не несущих в дальнейшем прямой ответственности перед гестапо. Желаю успеха. Привет. Марков».

Кравцов прочитал радиограмму уже на пути в гестапо. Тщательно ее уничтожив, он непроизвольно замедлил шаг. Однако на обдумывание указаний времени не было. Он уже опаздывал в гестапо, где сегодня, по иронии судьбы, ему должны вручать орден.

Церемония происходила в кабинете Клейнера. Для вручения ордена прибыл представитель армии — полковник с железным крестом на шее. Присутствовали все начальники отделов, корреспонденты, кинооператоры.

Первым говорил Клейнер. Не испытывая ни малейшего смущения, он весьма похвально отозвался о работе руководимого им учреждения. Потом он долго разглагольствовал о гестапо вообще и о его самом трудном месте среди победоносных институтов фюрера. Он выразил сожаление, что не все это понимают, и при этом недвусмысленно посмотрел на армейского полковника.

— Одна из самых трудных задач гестапо в развращенной коммунистами России, — сказал Клейнер, подняв указательный палец, — умение найти поддержку великим целям Германии среди трезво мыслящей части местного населения. И я горжусь тем, что сегодня получает орден за заслуги перед Германией мой русский сотрудник господин Коноплев. — Он захлопал в ладоши, смотря в объектив стрекочущего киноаппарата. — Хайль Гитлер!

К столу подошел полковник с Железным крестом на шее. Он держал открытую синюю коробочку с орденом. Кинооператор крупным планом снял орден.

— Господин Коноплев, прошу вас подойти сюда, — сказал Клейнер.

Кравцов вышел вперед и встал перед полковником.

— Армия поручила мне вручить вам высокую награду, — однотонным, скрипучим голосом заговорил полковник. — Я делаю это с удовольствием. Армия знает о вашем ценном подарке и говорит вам спасибо. Но у армии всякое ее слово — это непременно дело. — Полковник взглянул на Клейнера. — Поэтому и армейское спасибо приобрело материальное выражение в виде этого ордена. Поздравляю вас и хочу верить, что в вашем лице армия приобрела надежного помощника на всем ее трудном пути. — Полковник выбросил вперед правую руку. — Хайль Гитлер! — После этого он пожал Кравцову руку и сам прикрепил орден к его пиджаку. Все аплодировали, аппарат крупным планом снимал Кравцова.

— Вы хотите говорить? — обратился к нему Клейнер.

— Да, несколько слов… — казалось, что Кравцов взволнован до крайности и счастлив. — Мне сейчас неловко перед всеми, кто здесь присутствует. По сравнению с ними я сделал так мало, и вдруг… эта награда. Так позвольте же мне расценивать ее не как награду за сделанное, а как высокий вексель доверия, который мне еще предстоит оплачивать своей работой.

Его выступление понравилось, ему аплодировали.

— Господин Коноплев, — сказал Клейнер, — начал сейчас новое большое дело и, должен заметить, начал успешно. Я хочу пожелать ему выполнить его так же хорошо, как и предыдущее…

Церемония закончилась. Кинооператоры погасили свои лампы-подсветки. Начальники отделов разошлись. Уехал полковник с Железным крестом на шее. Клейнер разговаривал с Кравцовым.

— Вы выступили, Коноплев, не только хорошо, но и очень правильно по смыслу. Вексель, именно вексель, — Клейнер снова поднял свой назидательный палец, — хочу, чтобы вы знали, я все время буду помнить ваше выражение — вексель.

— Я тоже всегда буду его помнить, — улыбнулся Кравцов.

Он прошел в свою комнату, сел к столу и погрузился в глубокое раздумье. Кравцов был действительно взволнован. Еще недавно, узнав о награждении, он думал об этом как о большой своей победе. Ведь если разведчику враг вручает награду — это значит, что работает разведчик хорошо: умно, хитро, не вызывая подозрения. А сейчас он увидел этот орден совсем в другом свете: ведь не будет же враг вручать ему орден только за то, что ему доверяет? И совсем не случайно Клейнер сейчас не вспоминал об операции с ценностями и так напирал на слово «вексель». Ясно, что этой затее с молодежью они придают огромное значение. Значит, сорвать планы гестапо — его святая обязанность. Но как сделать это, не потеряв доверия Клейнера?