Первый великоросс - Александр Кутыков Страница 10

Щек уловил смягчение разговора, повернулся к брату лицом. Светя глянул вдаль своими прозрачными глазами, переступил с ноги на ногу и посмотрел в острые глаза брата. Щек ждал следующего вопроса, предвкушая свой быстрый, насмешливый ответ. Но Светя почувствовал, что сейчас должно сделать паузу, и отвел блеснувшие глубоким пониманием глаза. Младший брат, показывая резким движением, что оторван от работы, качнул перевернутые на бок сани на себя. Сани глухо тукнулись расслоившимся надвое полозом о снег. Щек взял небольшой плоский камень с множеством острых зазубрин и принялся ошкуривать принесенную из леса жердь. Светя же достал орехи и стал с нарочитым усердием громко разгрызать их. Щек взглянул на него, Светя на брата. Щек хотел сказать, что тот скоро останется без зубов, но сегодня утром, да и вчера, он эдак уже язвил и потому многозначительно промолчал. Светя, наблюдавший за братом, догадался, что повторения язвы не последует, и понимающие глаза его повеселели лукавыми искорками.

— Надо сходить к поречным, брат, — возобновил разговор Светя. — Сходишь?

— А что ж ты? Волков боишься, аль кого еще? — показательно удивился Щек.

— Ну, ведь тебя там примут в объятья, полелеют, причестят.

— С чего ты взял, что меня там честят? Хоть раз видел?

— Видеть не видел, а после смерти Ходуни какой-то пользы себе там от тебя ждут. Поделился бы, что за польза-то?

— Пользы-корысти во мне поречные не ищут и не имут. Корысть лишь Остену. А мне какой барыш с его корысти? Ты вот умный вид имеешь: гадая о чем-то, в небо глядишь — ну и ответь мне сам.

— Мой умный вид — не боле твоего. Иль ты обаялся и стал вдруг сирым одинцом, которого брат родной гонит, аки псину, не желающую жить дворно?

— А ты поделил нас на выжловок и определяешь, кого и куда гнать?

Разговор сильно разгорячился и отошел от темы, избранной Светей. Поэтому он вновь сделал паузу, дабы дождаться, пока воздыхание брата поостынет. Светя подспудно всегда был уверен в нем, но выходки его с самого детства немало озадачивали.

Как-то раз, помнится, Щек начал сооружать плот и вовлек в это предприятие его, Светю. Непоседливый братец объяснял старшему, что, поплыв по течению Десны, скоро можно достичь Днепра, а там и Киева, а за ним, если взять довольно еды, и Днепровских порогов. Лишь бы злобный Рус не вынырнул и не утопил.

Свете определенно понравилась перспектива: плыть и кушать, плыть и глядеть на незнакомые берега… Но далее того устремления парня не распространялись, и смутно понималась картина дальнейшего.

У Щека же был план: достигнуть порогов, дождаться ночи, украсть по невесте и по коню у печенегов и возвернуться домой, похваляясь!.. А после, помнится, он дополнил: «Может, махнем прямо к киевскому князю и променяем девок на место в его дружине!..»

Все приготовления к отплытию были завершены. Старики, помогавшие делать плот, поинтересовались напоследок, зачем еда-то в таком количестве, чем совершенно выхлестнули находчивость Щека, который от близости крушения тайны стухшим голосом ответил — мол, Светя, как старший, куда-то решился махнуть, а остальное — просто так… Туго соображавший в детстве Светя возмутился и сказал, что Щек предлагает плыть до порогов. Отплытие тут же отменилось: ребята, побросав тугие узелки со снедью, бросились наутек вдоль берега — супротив направления задуманного плавания…

— Щек, братец, нам бы пса какого громкого… Наши-то — некошный смеется, что ль? — все извелись, поизжились. Напасть какая, что ль? Может, щур Ходуня с ними воюет?.. А без сторожа нам нельзя.

— Предлагаешь сходить к поречным и разжиться псиной? — Щек совсем успокоился. — Ладно, схожу — подберу сторожка.

— Ага, подбери, да матушке ничего не сказывай… И остальным тож. Я сам скажу. А пса возьми, какого хошь, — лишь бы брехал весело. По мне бы — сеченьку помоложе — на первое время, да кичка малого с выл у па.

— Да уж как-нибудь разберусь… — ответил не слишком грубо младший, слывший большим любителем собак. Странно, что идея с псиной на сей раз пришла от Свети.

Дело решено — и славно! Щек подцепил маленькие саночки к лошади и без промедления выехал за ворота. Светя закрыл за ним да побрел в дом. Горница наполнялась теплым жилым духом.

— Где Щек, Светя? — проголосила маленькая прелестница.

Светя, переводя взгляд со Стреши на мать, ответил:

— К поречным поехал…

Играющая ребятня в миг наструнилась.

— …за псиной и назад.

— Не успеет вернуться засветло! — определила Гульна, и Сыз, только сейчас оторвавшись от рукоделий матери, сердито и даже как-то злобно выпучился мутными, со старческим туманом, глазами на сухого и неразговорчивого в последнее время Светю. Молодой мужик был сегодня суше прежнего. Он ответил матери, лишь отворив лаз подволоки:

— Успеет…

Усевшись в подкровелье, вперился Светя в исчезающую точку Щековых саней.

* * *

Щек повернул ратовище копья поперек себя, положил его на колени и, поглядывая на тот берег, на лес, не помышлял подгонять гнедую. Лошадка делала сегодня уже второй выезд и выглядела весьма довольной. Высоко подбрасывала она передние ноги и, словно лебедка, потряхивала мохнатой, каплоухой мордой, плавно склоняя шею. Животина, казалось, радовалась раздолью, легкому ходу, негромкой, уверенной брани ездока, простодушно наслаждалась своим огромным лошадиным сердцем. Доброхотство лошади постепенно передалось ражему мужику.

— Ну что, вереха, оторвись сегодня всласть! — зыкал Щек на преобразившуюся лошадь. — Эко, словно пава, выхаживаешь! — подтрунивал он над ней.

Кобыла, едва повернув морду, прядала ухом, не забывая при этом, усердно перебирать копытами. «Эх, так бы плыть-лететь по морю-полю…» — вероятно, думала гнедая. Возница внимательно наблюдал за реакцией скотинки, и как только та от счастья чуть замедлила ход для новой порции утешных человечьих слов, Щек понимающе выкрикнул:

— Пошла, колода! Ползешь, как рыбий нутряк!

Такого поворота в настроении хозяина лошадка не ожидала. Незнакомая с людской молвой, не понимавшая слов, — уловила она интонацию.

«Лучше отработать дорожку попроще, показывая усердие…»

Запрокинутая назад лебяжья шея в миг превратилась в лошадиную выю. Радостный Щек подбадривал гнедую:

— Не журись, родимая! — И впервые за дорогу произнес знакомую лошади погонялку: — Хоп-хоп!..

Проехали тихо-мирно полпути, и Щек взялся размышлять о предстоящем разговоре. Невольно думки переключились на горемычную матушку Ростану. Вспоминать о ней было больно, но вот опять пришлось: проезжал то место, где несколько лет назад нашли ее замерзший, изглоданный волками труп…

Ох, как трудно о таком вспоминать! Мысли в голове сбивались в клубок, исподволь назначая виноватых в ее смерти: Ходуня, Остен, Гульна, аль доля ее пропащая? Кто виноватей?..