Потерянная принцесса - Алина Немирова Страница 11

Ущербной щекой легла луна на черный валик, скатанный из кошмы ночи, смяла его и примяла свою щеку. Спать.

Под щекой – войлок кошмы. Мягкий. Темный. В отблесках умирающего костра, в мертвенном свете дремлющих лунных бликов может показаться, что он черен, но Лютгер знает: кошма эта красного цвета. Спать.

А должна быть белая. Нет у него дочерей, и не будет, он – воин-монах. Но раньше, в прежней жизни, был у него сын…

Спать…

* * *

Людвиг, старший брат, говорил, что будет очень интересно. Но то ли он приукрасил, то ли ему гораздо больше повезло с семейством, перед которым довелось роль «молодого господина» исполнять.

А может, дело было в Лютгере. Даже скорее всего в нем. За год он как-то притерпелся к мысли, что вот теперь он – старший сын и наследник, однако порой воспоминания о брате подступали, как омут, как петля или нож, – и все дела, где ему надлежало пройти по следу Людвига, вдруг становились тягостны до смертной тошноты.

Или проще все. Ему уже сравнялось четырнадцать лет, и он вполне представлял себе, что такое позывы плоти, но это покамест занимало его куда меньше, чем мечевые состязания с благородными сверстниками, когда тем случалось оказываться в замке Варен или самому ему выпадал случай бывать в соседских замках, чем тяжесть охотничьего копья, бешеная скачка сквозь лес… даже, пожалуй, чем игра лютнистов, когда не по обязанности, а в охотку.

К тому же плотских утех сейчас и не предполагалось.

Лютгера больше всего беспокоило, как быть, если эти деревенские хитрованы не положенную монетку ему заплатят, а тот выкуп за невесту, который издавна был установлен для домохозяйств с их уровнем дохода: хребтовую часть свиной туши, бочонок пива и… и… Что-то еще там было, не менее пяти наименований, ему вправду боязно делалось. Кажется, одной из этих пяти вещей был живой гусь. Или даже два гуся.

Право слово, следовало по-тихому приказать кому-нибудь из слуг, чтоб дожидался с возком неподалеку.

Он утешался мыслью, что мужики не захотят, конечно же, поставить молодого господина в глупое положение, такое ведь весьма чревато. Так что выкуп будет серебром. Даже знал, каким именно: «вечный пфенинг», большущий, полновесный и восхитительно роскошный для крестьянского глаза. Пять таких монет, очень тщательно хранимых и лелеемых, уже несколько лет кочевали по окрестным деревушкам, время от времени переходя в собственность владельцев замка, но потом снова вовлекаясь в круговорот.

Для этой монеты Лютгер специально прицепил к поясу новенький кошель. Но что делать, если жених все-таки расплатится свиной хребтиной, пивом, гусями и… вспомнил: отрез тонкого холста, большой круг овечьего сыра, а еще…

Что-то ведь полагается еще…

Если пиво будет то же, что к свадебному столу подали, то придется весь бочонок слугам отдать. Но могут и лучшее выставить. Домохозяйство все-таки зажиточное.

Он делал все как надо: улыбался, поднимал за молодых кружку, одобрительно кивал. Немудреные крестьянские песни тоже подхватывал. Когда родня невесты начала бить во дворе глиняные миски и плошки, отгоняя от новобрачных зло, лихо расколошматил вдребезги пару посудин. Одобрительными возгласами подбадривал молодых, когда те шустро собирали осколки. У невесты это получилось ловчее, чем у жениха, да она и постарше его была, и на полголовы выше. Лютгера тоже старше на целый год, но ему-то что, он ведь тут жених не настоящий.

А вообще ему она ростом почти вровень, не то что женишку своему малолетнему. Как его зовут хоть? Ян Младший, вот как: в доме его отца, Яна Беспалого, они сейчас и праздновали. А невеста – Вальбурга, дочь Вотцеля Пчеловода. Рослая девица и крепкая. Красивая, некрасивая – это поди разберись: она ведь не кольчуга и не лошадь, чтоб такое понять можно было…

После битья посуды полагалось плясать до упаду, и нашлись охотники превозмочь молодого господина. Это уж дудки, где тут мужику против будущего рыцаря устоять: танцы в доспехах – то, в чем с детства упражняются, без этого в пешем бою никак…

Пригоршню зерна в молодых, для грядущего многочадия, тоже кинул, сразу после родителей невесты, согласно обычаю.

Интересно по-прежнему не было, было тоскливо. Временами приходила непрошеная мысль: а как Людвиг держался на его месте? Вокруг него, наверно, любая деревенская свадьба искрилась весельем. И жених, небось, с опаской поглядывал, всерьез тревожась, не решит ли молодой господин воспользоваться Ius primae noctis [10] в его древней первозданности… а невеста, наоборот, поглядывала с лукавой надеждой и украдкой вздыхала, вытирая слезинку, когда Людвиг, получив «вечный пфенинг» в уплату за ее девственность, удалялся прочь…

Вот что еще, последнее в перечне, входит в традиционный выкуп невесты вслед за овечьим сыром – живая овца. Да, вроде все.

Теперь предстояло выдержать только обряд «выметания гостей», когда мать молодой и пять служанок (обе семьи были зажиточными, чего уж!), усердно водя метлами над полом, выставили всех посторонних из устланной свежим камышом полуподвальной клети, где новобрачным предстояло провести ночь. Лютгер посторонним не был: он вошел туда прежде всех, а когда юные дру´жки жениха и подружки невесты под руки ввели оробевшую пару, которой к утру предстояло стать мужем и женой, торжественным жестом отстранил жениха, поставил ногу на кровать и с облегчением принялся ждать выкупа. Облегчение его было связано с тем, что в брачную подклеть точно не затащат кусок свиной туши, овцу и прочее – значит, можно будет спокойно взять пфеннинг и, пожелав крестьянам доброй ночи, отправляться домой.

* * *

Он не понял, что произошло. Даже тогда не понял, когда жениховы дру´жки вдруг затолпились вокруг невесты, а девчонки, наоборот, окружили его самого.

Что-то неладное заподозрил, лишь поймав оценивающий взгляд матери новобрачной. Та подбоченясь стояла наверху, у самой двери, будто преграждая выход, – а из-за ее спины почему-то выглядывал угрюмый жених. Лютгер понятия не имел, как он там оказался. Вроде же должен был быть тут, возле свадебного ложа, с пфеннингом наперевес? Или не жених, а кто-то другой должен серебро вручать?

Сам Валентин фон Терни [11] не разберется в обычаях этих мужланов…

Мальчишки, обмениваясь солеными шутками, стянули с Вальбурги платье: она стояла в рубахе, плотно зажмурясь, лишь покряхтывала, когда ей неумелыми руками расплетали волосы и вынимали серьги из ушей. Подружки невесты зачем-то принялись расстегивать верхнюю одежду на самом Лютгере. Да, это в обычае – вот так менять все привычное, прежде чем жизнь тоже перевернется, будет пролита кровь, умрут дети и возродятся в тех же телах уже взрослыми. Но что, вручать выкуп как бы почти в постели – разве именно так и полагается? Старший брат не рассказывал о таком, но, значит…