Красная валькирия - Михаил Кожемякин Страница 12

- Помилуйте, Николай Степанович, ведь это вам не Африка! Ноябрь...

- Несомненно. Но ведь и наши гусары - не абиссинские ашкеры! Каждый, наверное, на Крещение в родной деревне в проруби купался. А если еще по кружке здешнего убойного бимбра перед переправой... Держась за уздечки с Божьей помощью переплыть можно! Кони вывезут, им к холодной воде не привыкать! Потом на скачке согреются вместе с людьми.

- А шо, от це дило! - Одобрительно заметил корнет Писаренко. - Коли так, и я в поиск пиду! И хлопцы зо мною.

Прапорщик с уважением посмотрел на отчаянного выдвиженца, несмотря на вечный оппортунизм, добровольно подвергавшего себя большей опасности, чем любой из офицеров эскадрона, чтобы оправдать недавно полученные золотые погоны.

- Вы храбрый человек и настоящий офицер, господин Писаренко, хотя у нас об этом как-то стесняются говорить. Однако на сей раз пойдете не вы. Рискованная идея принадлежит мне, и я не вправе допустить, чтобы ее исполнил кто-либо другой. Разумеется, в том случае, если ротмистр привезет из Арандоля приказ о проведении поиска...

- Привезет, Николай Степанович, не сомневайтесь. Все к тому идет.

Ночь нависла плотным и холодным пологом, словно брезент, которым укрыли сваленных в братскую могилу покойников. Слава Богу, с этого полога не сыпала отвратительная мелкая "крупа" с дождем, да и ветер задувал в прибрежных зарослях не очень зловеще. Верстах в полутора выше по течению, возле брода, германские посты, не скрываясь, палили высокие костры, спокойно грелись у них и варили горький ячменный кофе. Они хорошо знали, что из русских окопов не раздастся ни выстрела: имевшие всего по 20 патронов на стрелка, александрийцы исполняли строгий приказ ни в коем случае не открывать огня, если неприятель не атакует. Зато немцы боеприпасов явнее не берегли и щедро палили по каждому шевелению на противоположном берегу. Вот и сейчас то и дело вдоль реки щелкали выстрелы. Но здесь не стреляли. Наблюдатели, вероятно, были правы: поздней осенью по глубокой воде неприятель переправы не ожидал и предпочитал ночью греться по деревням и блиндажам, чем мерзнуть в окопах.

- Николай Степанович, с Богом! - негромко сказал корнет Новосильцев. - В случае чего, давайте сразу назад, нечего геройствовать. Не оценят... Увы! Рассчитывайте только на свои силы... Но если проклятые тевтоны засекут при переправе - мой взвод прикроет огнем.

Его люди залегли вдоль берега в цепи. Кое-где малиново тлели огоньки самокруток, для маскировки прикрытые "от глаз германа" ладонью. Раздавался приглушенный кашель. Прапорщик молча пожал Новосильцеву руку. В рукопожатии было и пожелание удачи, и обещание поддержки, и, на всякий случай, прощание навсегда.

Разведчики 4-го эскадрона, один за другим скрылись в жидком ивняке над водой. Они вели в поводу лошадей, храпы которых были плотно замотаны тряпками, чтоб ненароком не заржали. Каждый держал под мышкой деревянный плотик наподобие корыта - работу эскадронных умельцев. Прапорщик машинально повторял имена людей:

- Денисов, отделенный... Пошел!.. Тверитин, пошел!.. Сердюк, пошел!.. Муратов, пошел!.. Колдюжный, пошел!.. Коробейников, пошел!.. Цыганков, пошел!..

Семеро. Только семеро. В октябре их было девять. Прапорщик был неплохо знаком с ними по нескольким конным поискам и патрулям, но больше - по совместному безделью в фольварке. Разведчиков, эскадронную элиту, старались как можно реже посылать на смену в окопы, ротмистр Мелик-Шахназаров берег их для "особого дела". Большую часть времени они проводили в привычном ожидании этого дела и нехитрых солдатских развлечениях. Потому, на фоне общего уныния, царившего среди нижних чинов, эти сохранили более-менее бодрый дух и даже "залезть голым срамом в студеную водичку", как съязвил известный зубоскал ефрейтор Цыганков, были готовы без особых препирательств. Прапорщик втайне опасался, что они просто откажутся выполнять приказ и пошлют его куда подальше. Последнее время в эскадроне подобные случаи участились... Это наводило на невеселые раздумья. Кажется, все действительно идет к концу. Но - не сейчас! Не сегодня!

Прапорщик потуже затянул узел, стягивавший челюсти его коню. Умница Жук, вороной полукровка, англичанин с дончаком, только обиженно затряс головой: мол, хозяин, я все понимаю, но нельзя же так не доверять - служим вместе! Он шел замыкающим, смутно различая перед собой серые спины солдат и темные крупы коней. Ивовая ветка сильно хлестнула по лицу. Прапорщик не заметил боли.

Вот и кромка воды. Вполголоса матерясь, гусары торопливо стягивали с себя сапоги, одежду, перевязывали ремнями, укладывали на плотики. Сверху, словно поверх бруствера, торчали кургузые стволы винтовок-"драгунок". Каждый разведчик получил невероятно щедрый боекомплект - целых 45 патронов! Меньше, чем на пять минут хорошего боя... Немецкий берег темнел угрожающе близко, тая в себе неизведанную опасность. Мокрый холодный песок леденил босые ноги. Нужен был пример. Прапорщик ободряюще похлопал коня по шее и, крепко сжав повод, первым шагнул в ледяную купель Двины. Удивительно, но в обжигающем холоде он в первый миг даже почувствовал какое-то странное удовольствие ледяной чистоты - действительно, как в юности, когда на Крещение нырял в вырубленную крестом во льду "иордань". Он не оборачивался, но слышал позади шумное дыхание людей и лошадей и приглушенный плеск воды: разведчики шли за ним.

- Ну-у-у, не балуй! Я тебе пожеребцую, скамейка! - зловеще прошипел кто-то, смиряя заартачившегося коня. Последовал характерный шлепок нагайки, и вода заплескала веселее.

Прапорщик почувствовал, как вода залила глаза, оттолкнулся от илистого дна и поплыл. Мгновение спустя он ощутил мощные подводные толчки, повод натянулся и повлек его за собой: Жук тоже заработал ногами, как подсказывал ему лошадиный инстинкт, и быстро понес своего хозяина к противоположному берегу. Подтянув рукой плотик с оружием и обмундированием, Прапорщик стал толкать его перед собой, мимоходом с досадой отметив, что волна все-таки окатила его, и шинель будет влажной... Если на той стороне, вопреки докладам наблюдателей, все-таки затаились германцы, выстрелы должны ударить сейчас! Берег молчал. Переправа заняла всего несколько минут, но могильный холод купели дал себя знать уже на середине: несчастные легкие, только что оправившиеся от тяжелой простуды, сжало таким страшным спазмом кашля, что Прапорщик почувствовал: еще немножко, и конец... Сейчас студеная вода польется в ноздри, в мучимую спазмом гортань, холод отступит, придет небытие - и на дно! Проклятая гордыня, погубил себя, даст Бог - только себя, не людей... Мертвой хваткой вцепившись в повод, второй рукой он попытался нащупать луку седла, но сведенные от лютого холода пальцы лишь бессильно скользнули по отполированной мокрой коже. Собрав последние силы, Прапорщик подтянулся к плывшему размеренными сильными толчками Жуку и вцепился в его жесткую, как щетка, стриженую гриву. И тут судорожно дергавшиеся ноги как раз нащупали илистое дно, и словно в полубреду на долю мгновения мелькнуло смутное видение: строгий лик Николая-угодника в мерцающем свете свечи, и знакомый девичий профиль, нежные губы едва заметно шевелятся, произнося слова молитвы... Спасибо, Лери! Отмолила перед Покровителем путешествующих на водах - не утонул!